Только не забыть пристегнуться. И ей, и мне для верности тоже. Потому как я за себя сейчас не ручаюсь. Хотя мы оба — те еще любимцы Хаоса, а порядочный альфа защитит свою самку во что бы то ни стало. Даже от себя-придурка…

Главное, получше следить за дорогой. С той скоростью, с какой я понёсся по шоссе, даже на ноги своей женщины не стоит отвлекаться.

Домой. Мы едем домой.

Кошачьи — те ещё сони, будь то огромный тигр или домашний котёночек. Хуже нас только медведи, а уж с наступлением холодов всякий косолапый любитель мёда готов отдать душу самому Хаосу, лишь бы его не трогали до весны. Природу не обманешь, даже если звериной сущности в тебе лишь половина. Мне так и вовсе не повезло — несмотря на мою тигриную породу, медвежьего во мне тоже хватает. А это в два раза больше любви к тёплой постельке… из которой меня так бесцеремонно пытаются вытащить!

— Маграт, какого хрена? — ничуть не ласково рыкнула я, когда мой, прости Хаос, альфа в очередной раз стукнул дверцами моего же шкафа и загрохотал вешалками. Глянула на часы на тумбочке и натурально офигела. — Ты с ума сошёл? У нас ещё два дня законного отпуска!

— Ага, — только и буркнул он, даже не повернувшись ко мне. — Платье, серебристое такое, с вышивкой — где? Видел же, ещё подумал, что…

Что он там подумал, я и знать не хочу. Семь утра, серьёзно?..

— Хота, оно на тебя не налезет! — застонала я, уронив голову обратно на подушку.

Ну ладно, вообще-то хочу. Кошачье любопытство, как и кошачья сонливость, — обязательный атрибут моей меховой жизни.

— Я хочу, чтобы ты была красивая сегодня. Так где?

— Я всегда красивая, ты, грубиян, — ворчливо возразила я, всё же садясь на постели. Откинула со лба растрёпанные волосы, сложила руки на груди и требовательно уставилась на Хоту. — Что, блин, происходит? И почему в такую рань, скажи на милость?

Он наконец обернулся. И одарил меня таким взглядом, что внизу живота мигом стало горячо. Течка закончилась ещё вчера (и слава богам!), но одни лишь воспоминания о том, что мы все эти дни творили прямо в этой постели, да и не только в ней, пробуждают внутри… всякое.

Вот дались ему сейчас эти дурацкие тряпки! В куклы в детстве не наигрался?

Лично я, раз меня всё равно уже разбудили, с радостью бы занялась делами куда более интересными. Позволила бы Хоте опрокинуть себя на постель, обняла бы ногами его сильное тело, чтобы почувствовать его жар, его желание, острый запах альфы. Моего альфы, жаждущего меня. Поцеловала бы, вонзила бы зубы в покорно открытую шею, и сама бы подставилась тоже, потому что необходимо. Хаос, как же это необходимо для нас, оборотней. Раньше я и подумать не могла, что можно так сильно хотеть чужие зубы в своей шее, и что это приносит такое удовольствие.

Не могла и не хотела. А теперь уже и не поверю, что позволила бы кому-то другому оставить на себе метку; позволила бы себе принадлежать кому-то так, как я принадлежу Хоте. Только ему можно. И пусть, мать его, зарубит на своём медвежьем носу, что это работает и в обратную сторону!

— Даже слишком красивая, — вдосталь наглазевшись на меня, заявил Хота. — Но в таком виде ты можешь пойти только в ванную. Или на кухню; фартук на голое тело тебе идёт как ничто…

— А ты будешь продолжать крушить мой шкаф? Нет уж, не позволю.

Я поднялась, неспешно потянулась, демонстрируя себя, и подошла к нему. Разумеется, тут же получила жадный укус в шею и оказалась притиснута к многострадальной дверце шкафа; горячие пальцы скользнули между моих ног, заставив застонать. Даже такого банального прикосновения достаточно, чтобы возбуждение вспыхнуло с новой силой.

Хота отстранился, убрал руки, заставив меня разочарованно выдохнуть. Нет, ну не может же он бросить меня в таком состоянии?..

Не может. Буркнул что-то про «нам же некогда», но прежде чем я успела обидеться и снова закутаться в одеяло, Хота вдруг опустился передо мной на колени. А еще спустя мгновение я ощутила горячее прикосновения языка, машинально запустила руку в золотистые кудри, то ли пытаясь оттолкнуть, то ли…

Кому я вру, а? Никаких отталкиваний, никакого сопротивления. Я хочу, чтобы он делал это со мной. Целовал, вылизывал, кусал, отчего я вздрагивала и шипела, но почти тут же забывала, как дышать, где я вообще и почему мы делаем это у шкафа. Какая разница, главное, пусть не останавливается…

Остановился. Правда, только тогда, когда я готова была потерять сознание от удовольствия, еле могла соображать и едва стояла на ногах. Сильные руки обхватили меня, не давая упасть. В льдисто-голубых глазах напротив было такое море любви и нежности, что дышать и соображать трудно…

— Т-так… что там с платьем? — я наконец смогла собрать мысли в кучу и вспомнить, ради чего мы тут такие красивые собрались у шкафа.

— Понятия не имею, — хмыкнул Хота, уткнулся своим лбом в мой, нежно погладил по щеке. Вздохнул недовольно. — Давай приведём себя в порядок, ладно? Я буду в гостиной.

Поцеловав меня напоследок, он всё же неохотно отстранился и вышел, оставив меня наедине с беспорядком.

Как ни хотелось возмутиться, а любопытство взяло верх. Ради чего вообще Хота выбрался из постели в такую рань, да ещё и отказался от секса? Я должна узнать! Интересно же! А значит, нужно по-быстрому принять душ и сообразить на голове что-нибудь худо-бедно приличное. И, ах да, платье. Какое он там хотел, серебристое с вышивкой?

Искомый предмет одежды коварно прятался в самом дальнем углу шкафа. Да и немудрено: это платье никогда не было в списке моих любимых. И где были мои глаза, когда я его покупала? Приложила к себе вешалку, глянула в зеркало и в отвращении наморщила нос. Девственница на заклание! У мужчин иногда такие странные хотелки…

Резонно рассудив, что Хота пожелал кису красивую, а не скучную как овсянка, я решительно запихнула костюмчик жертвенной овцы обратно в шкаф и принялась искать наряд, достойный приличной тигрицы.

Поиски не затянулись надолго: взгляд тут же прикипел к платью-футляру сочного алого цвета. Длиной чуть ниже колена, почти наглухо закрытое спереди, но зато с глубоким вырезом на спине. В меру строго, в меру соблазнительно… Словом, идеально. И никакой дурацкой вышивки! Почему вообще у мужчин «красиво» — это когда ярко и блестит? Ладно, ярко уже есть, а для блеска можно надеть тяжёлые длинные серьги с рубинами. Давно искала повод их выгулять, такие булыжники не везде к месту будут и не ко всему подойдут.

— О, Хаос, Джинни! — послышался снизу не то страдальческий, не то насмешливый стон. — Я сейчас сам усну, и хрен добудишься!

— А нечего было выбирать платье, которое я терпеть не могу, — пробурчала, чуть спешно спускаясь по лестнице. — И попробуй теперь ляпни, что без той унылой серой тряпки я недостаточно красивая!

Глупость сказала. Одного взгляда достаточно, чтобы понять — Хота уже забыл, про какую тряпку речь, и явственно недоумевает, почему я вообще одета. Его желание содрать с меня всё и сразу я ощутила столь явственно, будто он заявил это вслух.