вынуждены иметь дело с собственной болью». Вот почему мы начинаем с того, что направляем внимание на что-то небольшое: слабую боль или небольшое разочарование. Если, начиная спорить со своей женой, я остаюсь внимательным, я замечаю, что обычно чувствую обиду или страх. Если я разговариваю с ней агрессивно, она начинает защищаться и спор разрастается. Однако если я внимателен, то могу выразить обиду и страх, вместо того чтобы терять себя в гневе и обвинениях. Тогда моя жена выражает интерес и заботу. В результате складывается другой, более честный разговор.

Это первый шаг. Однако, чтобы честно работать с гневом, мы должны признать глубину Первой благородной истины Будды — истины о страдании. В нашей жизни, в мире есть боль: разочарования, несправедливость, предательства, расизм, одиночество, утраты. Виртуозы блюза Бадди Гай и Джуниор Уэллс говорят: «Блюз — это правда». Нет такой стратегии, которая уберегла бы нас от утрат и печалей, болезни и смерти. Такова человеческая жизнь. Даже если мы пытаемся бежать от этой истины, она остаётся истиной. Дзенская поговорка напоминает нам: «Если вы понимаете, вещи просто такие, какие есть. Если вы не понимаете, вещи просто такие, какие есть».

Когда я впервые оказался в монастыре Аджана Чаа, я не считал себя таким человеком, который часто гневается. Моим ответом на насилие в собственной семье были попытки стать семейным миротворцем. Будучи старшим сыном, я старался оставаться спокойным, и в свои двадцать три года, находясь в монастыре, считал себя противоположностью своего отца. Я был шокирован, когда обнаружил свой огромный гнев в ответ на малейшие случаи пренебрежительного обращения с мной — гораздо больший, чем было уместно в данной ситуации. Медитация открыла дверь к накопившейся во мне ярости, чувствовать которую мне как ребёнку было слишком опасно. Когда я позволил себе открыться этим энергиям, я обнаружил вулкан гнева и горя, образы ядерных взрывов, безграничную вселенную боли и ярости. Внутри я ничем не отличался от своего отца.

К счастью, как сказал Уильям Блейк, «тигры гнева мудрей лошадей поученья»[10]. Я многому научился, наблюдая за своими фрустрацией и осуждением, сидя со своим гневом, чувствуя мощь своей ярости. Я начал замечать, что любое болезненное или пугающее переживание, возникающее в монастыре, способно коснуться затаённого гнева из моего прошлого, так что моя реакция становится совершенно непропорциональной воздействию. Я начал замечать, сколько самоосуждения ношу в себе и как мне сложно просто почувствовать свою боль и уязвимость. Мало-помалу я примирился с болью и фрустрацией и смог лучше их выносить. Это «мало-помалу» казалось действительно большим шагом.

Однако мне по-прежнему было куда расти. Когда я покинул монастырь и вернулся в Америку, я решил получить учёную степень по психологии. Живя в Бостоне, я вступил в бурные отношения. Это быстро реактивировало мою старую семейную боль. Неуверенность, гнев и моя долгая история зависимости поднялись на поверхность. Благодаря внимательности я мог ясно осознавать то, что думал и чувствовал. Однако я по-прежнему боялся выражать сильные эмоции. Будучи ребёнком, я так сильно боялся взрывного гнева и страданий, царивших в моём доме, что научился подавлять собственные мощные чувства, запирать их внутри, сохранять контроль. Теперь же, изучая возможности интеграции восточной и западной психологии, я начал проходить терапию у Мирона Шарафа, психолога из Медицинской школы Гарварда. Мирон напрямую сотрудничал с блестящим и противоречивым телесно-ориентированным психиатром Вильгельмом Райхом.

Мирон попытался помочь мне начать двигаться и выражать мою энергию. Поскольку я так хорошо осознавал происходившее внутри меня, сохраняя спокойствие снаружи, Мирон называл это «защитой монаха». После периода фрустрации, когда почти ничего не происходило, Мирон спросил, какое время суток было для меня самым сложным. Я ответил, что это раннее утро. Мне сложно что-либо делать в это время, и я люблю подольше поспать. Мирон рассмеялся и запланировал наши сессии на 6:30 утра, когда защита моего эго будет ослаблена. В 6:30 он просил меня ложиться и выполнять мощные дыхательные практики, заряжавшие энергией всю мою систему. Затем он просил меня рассказывать истории о моём прошлом. Иногда он включал арии из великих опер, и пока я слушал их, заряженный дыхательными упражнениями и наполненный своими историями, он нажимал на моё тело и работал с ним, чтобы помочь высвободить эту энергию. Он работал так энергично, что однажды утром сломал мне два ребра.

Это сработало. Постепенно я смог выражать ярость, рыдать и трястись от страха и возбуждения. Я стал лучше осознавать свои чувства, меньше бояться выражать их и свободнее выбирать свои реакции. Гнев и отвращение больше не были пугающими силами, которые необходимо запирать внутри: они стали энергией жизни, которую можно было чувствовать, победить или сознательно, целенаправленно использовать, не причиняя никому вреда.

Через тридцать лет после возвращения из монастыря и работы с Мироном я научился быть гораздо более расслабленным в присутствии сильных чувств, позволяя им быть или, когда это уместно, выражать их. Горе и слёзы, гнев и сила, радость и печаль теперь движутся во мне более открыто и игриво.

Несколько лет назад, когда мы с женой ремонтировали свой дом, у нас возникла проблема с подрядчиком. Мне он по-настоящему нравился. Он был превосходным работником и серьёзно подходил к своему участию в проекте. Однако он сильно запаздывал относительно тех сроков, которые мы прописали в контракте. Его бригады работали на трёх других проектах, и хотя я много раз пытался поторопить его, он продолжал работать в прежнем темпе. Возможно, моё внешнее спокойствие заставляло его думать, что в действительности это не так важно. Однако мы с семьёй запланировали поездку в Европу, перед которой необходимо было окончить работы. В общем, я сильно разозлился. Я кричал, ругался (с большим удовольствием) и пригрозил ему, что если он, чёрт побери, не закончит к назначенному времени, я затащу его задницу в суд.

Он смотрел на меня с вытаращенными глазами: «Эй, ты, похоже, действительно хочешь поскорее закончить?». Конечно же, на следующее утро в доме появилась большая бригада, работавшая не покладая рук. Позже я понял, что заговорил «по-подрядчески» и что в этом бизнесе разгневанные крики были просто способом вести разговор. Я использовал подходящий язык, код, который сработал.

Какое же лекарство буддийская психология прописывает страдающим от отвращения? Во-первых, мы осознаём в себе эту силу. Мы признаём жёсткость агрессии, боль ярости, напряжение страха в своём теле. Мы близко знакомимся со своими фрустрацией, гневом и обвинениями.

Во-вторых, мы учимся различать реакцию и ответ. Когда мы куда-то торопимся и подгорает наш тост, мы можем отреагировать вспышкой гнева и ударом по столу или же почувствовать свою фрустрацию и положить в тостер другой