– Везет тебе, - говорила Наташа, - ты обратно сваливаешь! А здесь - вообще кирдык, не веришь? Я вчера даже прокладок купить не смогла, ну, у меня началось, а я не купила раньше, дура, всегда легко было купить - и не нашла. Пришлось искать где-то дома вату, представляешь? Вату, как в школе! Ты ватой когда-нибудь подтыкалась?

– Я довольно взрослой уехала, - сказала Маша, - так что вполне успела.

– Ой, не говори, что ли, - запричитала Наташа. - А какая у нас жизнь была! Я себе специально последний номер "Вечерней Москвы" оставила - чтобы вспоминать и плакать.

Таня, впрочем, плакала на самом деле. Выслушав Машину историю, она сказала, вытирая глаза бумажным платком:

– Вот как странно получилось. Он прямо от этой Даши, а я сидела, ждала на лестнице. Мне почему-то так захотелось его увидеть, словно чувствовала, что в последний раз.

Что-то щелкнуло у Маши в голове, и она спросила:

– Постой, когда ты к нему приехала?

– Часам к восьми, сразу после работы. А он появился только в девять, но я все равно ждала.

– Да нет же, - сказал подошедший Иван, - ты что-то путаешь. Абросимов говорил, ты приехала около двенадцати.

– Нет, я хорошо помню. В одиннадцать я уже была дома, ждала, когда Паша с дачи приедет.

– Это правда, - вдруг сказала Света, до того молча стоявшая к ним спиной. - Сережа звонил мне в одиннадцать, говорил, ты только что от него ушла. Я тогда еще перезвонила тебе, и ты сняла трубку, а потом бросила…

– Да, правда, - тихо сказала Таня. - Я забыла уже. А зачем ты звонила?

– Сказать, о чем мы говорили с Сережей. Он звонил мне спросить, правду ли ты рассказала, про то, как оно было той ночью.

– И что ты сказала? - Все тот же тихий, выключенный голос.

– Сказала, что ты права. Что ничего более унизительного, чем та ночь, в нашей жизни не было. Что мы знали это всегда и поняли, когда посмотрели друг на друга утром. А он, если тебе интересно, ответил что-то вроде: "А мне казалось, это была ночь настоящей любви, без границ и ревности". Я рассмеялась и сказала, что он все-таки ничего не понимает в женщинах. Ведь правда, Таня, он совершенно не понимал.

И тут Таня подошла к Свете почти вплотную. Несколько секунд они стояли, глядя друг другу в глаза, в точности как Билибинов и Безуглов несколько дней назад, на том же самом месте - а потом обнялись.

Маша отвернулась: все вокруг занимались своими делами - читали новости на РБК, звонили знакомым, обсуждали, можно ли еще снять деньги с банкомата в здании Думы. Никто не обращал внимания на двух девушек, замерших посреди офиса.

– Постойте, - сказал Иван, - но ведь Абросимов точно видел, как ты приехала на машине в самом начале двенадцатого. Не могла же ты успеть из дома…

– Я никуда не уезжала ночью, - сказала Таня, и тут голос ее пресекся, она вырвалась из Светиных объятий и побежала по проходу.

Маша нашла ее в туалете. Прислонившись лбом к зеркалу над раковиной, Таня плакала. Маша обняла ее за плечи:

– Ну что ты?

– Я не была на машине в тот день, - сквозь слезы сказала Таня. - Машину Паша брал, он ездил на дачу, к Светочке.

Маша все поняла. Вадим не видел, кто приехал к Сереже, но узнал машину и потому был уверен, что приехала Таня. Все эти дни никому не приходило в голову сравнить время и понять, что Таня, в самом деле побывавшая у Волкова в тот вечер, давно уже сидела дома, а на машине по пути с дачи приехал ее муж Паша Безуглов. Это он был у Волкова с половины двенадцатого до половины первого, в то самое время, когда Сережа был убит.

– Я никому не скажу, - прошептала Маша. - Я все понимаю.

– Я знаю, - сказала Таня. - Спасибо тебе.

Секунду поколебавшись, Маша сняла с пальца кольцо с хамсой и протянула Тане:

– Возьми. Говорят, оно приносит счастье.

Какая мне разница, думала Маша, в конце концов, это их дела. Но все равно, страшно подумать, что Таня до конца жизни будет жить с убийцей человека, которого любила больше всего на свете. Утром готовить завтрак, пить кофе в "Кофе Бине" и есть ланч в "Джонке", просыпаться вместе и вместе засыпать.

Они вышли из туалета и увидели Ивана и Пашу. У Паши было такое лицо, что Маша сразу все поняла.

– Маша, пойдем, - сказал Иван. - Надо поговорить. Втроем. Продолжить старую беседу.

Таня чуть сжала Машины пальцы, а потом выпустила и пошла к своему столу. Иван, Безуглов и Маша направились в переговорную.

– Понимаешь, Маша, - сказал Иван, - той ночью Паша был на машине, он ездил на дачу. И, значит, он приехал…

– Я знаю, - сказала Маша.

– Ну да, - сказал Безуглов. - Наверное, глупо отпираться. Это был я.

– Зачем ты ездил к Сереже? - спросил Иван.

– Ты думаешь, я ездил, чтобы его убить? - спросил Паша. - Ничего подобного, у меня и в мыслях не было. Просто несчастный случай, вот и все. Я приехал с ним поговорить, собственно, попросить у него денег, ну, не навсегда, взаймы, чтобы мы быстро купили хорошую квартиру в центре. А он рассмеялся мне в лицо.

– Сережа никогда не стал бы смеяться в лицо человеку, который просит у него денег, - сказал Иван. - Ты недоговариваешь.

Паша замолчал, глядя на полированную поверхность стола.

– Ну да, недоговариваю, - сказал он. - А так ли это важно?

– Важно, - сказал Иван.

Паша вздохнул, посмотрел на Машу и пожал плечами.

– Ну хорошо. Я приехал его шантажировать. Я сказал: "Вот смотри, у меня на руках распечатки твоих бесед по ICQ с Таней, Светой и Лизой. Ты спал с ними всеми, а завтра приезжает твоя невеста, я покажу ей эти бумаги, и твоя свадьба развеется как дым". И вот тогда он рассмеялся и сказал: "Да она даже не знает еще, что она моя невеста. Я с ней не спал ни разу. Как я мог хранить ей верность, когда у нас еще все только впереди". Он смеялся надо мной, а я сидел в кресле, у него в комнате, и мне что-то мешало. Ну, физически, сидеть неудобно. И вот, когда он засмеялся, я встал, собрался уходить, обернулся и понял, что все это время сидел на пистолете. Я его взял, и Волков тут же перестал смеяться. Мне понравилось, и я направил пистолет на него. "Да ты с ума сошел, - сказал Волков. - Не шути так". Я был уверен, что это газовый пистолет, кто же разбрасывает настоящее оружие по квартире? Да и что бы я ни думал о Волкове, он же не бандит, чтобы у него дома валялся настоящий пистолет? И тогда я сказал "пуф" и нажал курок.

Все трое помолчали. Наконец Иван спросил:

– Он что-нибудь сказал перед смертью?

Безуглов улыбнулся, криво, как в кино:

– Я был бы рад сказать, что его последние слова были "Машенька" или что-нибудь в этом духе, но не хочу врать. Он прошептал только: "Как больно".