По брусчатке комель креста сухо постукивал, по плитам пошел мягко; но в храме, проваливаясь между выстилающими пол досками, стал тормозить. Оставалось пройти совсем ничего, когда усталость догнала Н. Ноги. Ноги отказались идти. Боли в них не было (анестезия все еще держалась), но где-то посреди центрального нефа (теперь Н тащил крест не поднимая головы и почти не открывая глаз, поэтому точно не представлял, где находится) в ногах появилась дрожь, потом стремительно нарастающая слабость. Еще шагдругой — и Н неловко сел на пол. От меня осталась одна оболочка, иронически подумал Н; не только силы, но даже и душа покинула меня. Странно: я столько людей видел в коме — и ни разу не задумался, каково это — существовать без души. Если бы подумать об этом вовремя, а потом сообразить, как возвращать душу на место… надо бы посоветоваться с толковым эзотериком… да где его найдешь — непременно толкового?.. Вот было бы смешно, если бы вдруг оказалось, что я умираю — и это мои последние мысли!.. такие банальные, словно я только что зашел в ванную и собираюсь почистить зубы…

Это была не эмоциональная вспышка, а едва заметная волна, но ее энергии хватило, чтобы тело осознало неловкость позы — и освободилось от ремней. Н выбрался из-под креста, перевернулся на спину, вытянулся — и его не стало.

Потом он увидал над собой далекий свод, чуть повернул голову — и увидал строительные леса в четыре яруса, и колонны. Из этого следовало, что он лежит в центральном нефе. Впрочем, вернее будет так: из этого следовало, во-первых, что он жив, и только во-вторых — что он лежит в центральном нефе. Было тихо. Ни единого звука. Значит, это ему не почудилось перед храмом, все строители, действительно, куда-то делись.

Он еще раз прислушался. Никого.

Силы возвращались, но пока их было так мало, что Н тут же забыл об этом. Нужно было сориентироваться, где он лежит, чтобы понять, сколько осталось тащить крест. Это было не любопытство, это нужно было знать точно, чтобы впрячься именно тогда, когда у него будет достаточно сил, чтобы дотащить крест. Впрячься — и дотащить. Одним заходом. Еще на один заход меня хватит, думал Н. По амбару помету, по сусекам наскребу — что-то и наберется. Но если не дотащу… А вот это уже называется сомнением, отметил Н. Штука не безобидная, и даже вредная. Поэтому уступим право на него слабакам. А я никогда слабаком не был. Наверное, многие меня именно таковым и считали, да я-то себя знаю лучше. Придурялся? — да; актерил? — очень много; но слабаком я не был никогда!..

Он поглядел по сторонам. Голова медленно повернулась вправо. Справа лежал крест, но и через него было видно, что там, за колоннами, находится главный придел. Значит, слева от меня стена, на которой прежде была фреска…

Он медленно повернул голову влево. Так и есть. Она. В сумеречном свете гаснущего дня, да еще и в необычном ракурсе Н почудилось, что на стене — сперва едва уловимо, а затем все явственней — проявляются две фигуры: темная и светлая. Ну уж нет! — снова с иронией подумал Н. — Такие штуки со мной не пройдут. Эти ребята покинули меня, и мы все знаем — почему. И мы все знаем, почему они сами не вернутся. Уточним: почему они сами не могут вернуться. Господь не ошибается; ему не нужен второй заход, вторая попытка. Правда, у Его компьютера может случиться сбой, и тогда — как испорченная патефонная пластинка — он начнет шлепать повтор… Но ни о чем подобном я никогда не слышал, представить этого нельзя, а потому не будем принимать всерьез шутки потерявшего контроль воображения.

Он закрыл глаза. Сознание было ясным. Сил не было, но это его не тревожило; он чувствовал: силы придут. Главное — не спешить и быть внимательным, чтобы поймать момент, когда волна будет подходить к пику. Потому что если пропущу этот момент, волна пойдет на спад (синусоидальность этих процессов пока никто не отменял) — и тогда…

Он даже думать не хотел, что тогда будет. Что за день такой неладный? — сомнения так и липнут к нему, как мухи на бутерброд, намазанный медом… Все у меня получится!

Чтобы отвлечься, он решил составить точный план своих действий. Первый пункт не обсуждается: крест должен быть доставлен на место. Это сколько же ему осталось тащить?.. На чертежах были проставлены все размеры, сейчас Н их не помнил, но по зрительной памяти, на глазок, ему оставалось метров двадцать — двадцать пять максимум. Вполне посильная работа. Затем… затем нужно очистить комель. Вернее так: сначала он сходит поглядеть, в каком состоянии смола в котле. Когда он был уже возле храма, вроде бы боковым зрением он приметил, что под котлом еще был огонек. В таком случае смола вполне кондиционна, бери и пользуйся. Но если нет — придется развести огонь и ждать, пока смола созреет. А вот это время он употребит — первое — на очистку комля, второе — на подготовку лебедки, без которой он никак не поставит крест. Значит, время будет не потеряно, а потрачено с пользой. Потом он смажет комель смолой… Или может быть лучше сперва поднять крест — и уже затем смазать?..

Мысли прервались, потому что он услышал шаги. Шли несколько человек. Шаги были тяжелые. Доски под ними стучали вразнобой. Это не работяги — те бы подбежали… Шаги затихли рядом, но доски поскрипывали, выдавая движения души. Еще бы пару минут вздремнуть — и было бы в самый раз… Н заставил себя разлепить веки — и увидал Илью.

Илье всю жизнь не везло, так он считал. Иногда он думал об этом, пытаясь понять, что он делает не так. Ведь ни чем другим не объяснишь, отчего любое дело, за которое он брался, в последний момент разваливалось. Уже половину жизни прожил — но не было позади ни одного настоящего успеха. Такого, после которого видишь, что поднялся на следующую ступень. В судьбу он не верил; университетские науки убедили его, что любой человек, на какой бы социальной ступени он ни находился — всего лишь статистический атом на хаотичном броуновском базаре. Все пинаются, всем ты мешаешь, каждый хочет что-то от тебя урвать. Значит — царит случай? Но тогда все должно быть — хотя бы приблизительно — fifty-fifty. Это, знаете ли, не с потолка взято, это наука статистика. Не зря же в народе говорят, что жизнь полосатенькая, как матрас: светлая полоска — темная — затем опять светлая… Иначе говоря — синусоида. Сначала плавненько взбираешься над осью X, затем так же плавненько скатываешься со своей индивидуальной горки; нырнул под ось в отрицательную зону, дотерпел, пока опять не выбросит инерцией процесса на поверхность — и (вот запамятовал имя поэта, у которого прочел эту строчку) — «вперед и выше!». Таковы правила игры. У всех людей — на кого ни погляди — именно так и происходит. Только не у него! Еще не было случая, чтобы волна его несла, чтобы за счет ее инерции он плавно поднимался вверх. Чтобы хотя бы в эти мгновения он ощущал полет, свободу — и не знал страха. Ишь, размечтался!.. Ничто ему не падало в руки само, каждый шаг давался с трудом, поэтому он продвигался рваными рывками. За все приходилось платить, причем такую цену… лучше не вспоминать. Оглянешься — позади ничего, кроме сожалений. Конечно, бывало и хорошо; даже счастливые минуты бывали. Но чтоб их вспомнить — нужно напрячься, нужно думать конкретно; нужно разгребать негатив, а ведь он при этом остается на руках… Держишь в руках милое фото, а на нем твоя грязь… Нет, я никогда не знал синусоиды, думал Илья. Вот больная кардиограмма — это мой график: сперва натужный, рывками, подъем — и вдруг, когда уже почти на вершине, — срыв и падение по вертикали вниз, на самое дно. (Он где-то видел такой график. Может, то была вовсе и не кардиограмма? Тогда что же?.. Университетское образование — как воздушный шарик: все снаружи, а внутри — пшик.)