говорить об этом, кто мог бы следить за ними. Восстановленные линии связи в первую очередь предназначались для полевых комендатур в пределах округа, и затем они шли дальше к военным коммутационным пунктам. По мере того как наши потребности в линиях связи постепенно удовлетворялись, ими через ПТТ могло пользоваться и гражданское население. Поэтому была обоюдная заинтересованность в их ремонте. Обслуживанием линий связи занялись работницы-связистки. Это было для нас, старых солдат, чем-то новым. Они заранее дали извещение об этом в газетах. Мы постарались выделить им подходящие помещения. В Дижоне нам отвели пустовавший дом; в комнатах мы поставили кровати и машины для стирки белья. Мы абонировали в ресторане, где мы обедали, стол для девушек. Наконец, после долгого утомительного пути, они прибыли к месту назначения. Всего в мое распоряжение прибыли двести девушек, сорок из них остановились в Дижоне. К ним я обратился с приветственной речью, которая далась мне нелегко, и при этом я вспомнил о своих трех дочерях. Я сказал, что во Франции они должны вести себя достойно. Забегая вперед, скажу, что никаких требовавших внимания жалоб я от них не услышал. Девушки одевались опрятно, совсем не так, как сестры Красного креста, которых я наблюдал в Париже в плохо сидевших костюмах и грубых сапогах. Наши работницы были в серых, сшитых по фигуре костюмах, элегантных пилотках с желтой нашивкой связистов, серых гимнастерках и полуботинках. Белые гимнастерки лежали вместе с выкладкой. Их носили только по воскресеньям, в исключительных случаях начальница просила у меня разрешения.

И тут случилось непредвиденное. Утром явилась начальница и сообщила, что ее подопечные не спали всю ночь и рыдали. Мы не подумали о том, что эти, в сущности, дети в чужой стране, среди висевшего по мрачным стенам оружия, могут бояться всего этого и им может прийти мысль о смерти. Они просили о том, чтобы самим обставить помещение и иметь отдельную кухарку. Им это разрешили сделать. После двух недель я вместе со штабом был приглашен на кофе. Дом было просто не узнать, все стены покрашены в светлый цвет, оружие исчезло. Все имело приветливый вид, все было так, как в Германии. Теперь мы ломали голову, чем мы могли бы им ответить. Каждой из девушек при следующей встрече была преподнесена плитка шоколада и пирожное, купленное у кондитера, и бокал бургундского шампанского.

Связистки исполняли безупречно свои служебные обязанности. Только однажды выяснилось, что одна из помощниц начальницы ходит в штатском. Она была уволена. Старшая начальница, замужняя женщина из Ландсхута, и ее помощницы поддерживали образцовую дисциплину, в чем я каждый раз убеждался, приезжая сюда. Никто не был против общения девушек с местными офицерами или унтер-офицерами, приглашения на чашку кофе, но, когда командир дивизии начал постоянно дарить одной из них коробки конфет и присылать букеты цветов, ее перевели в другое место. Когда в начале декабря я уезжал из Дижона, начальница попросила в последний раз зайти к ней. Было только 7 часов утра, сумеречно. Французские рабочие шли на завод. Все сорок девушек стояли в строю. Когда я подходил, они запели песню. На прощание мне вручили цветы. Я быстро нажал на газ, чтобы избежать непривычного чествования.

Как и у нас, изменения произошли в штабе округа. Он состоял из советов военной администрации, которые в гражданской жизни были, например, юрисконсультами торговой палаты и занимались восстановлением промышленности. Обсуждение международного положения, которое Ротберг устраивал для всего штаба каждую неделю, было интересным, тем более когда жизнь снова перестраивалась на мирный лад. Нас печалил тот факт, что мы так и не услышали, каковы будут будущие границы после заключения мира с Францией. Северная Франция вместе с Бельгией были объединены под одним управлением. Все громче раздавались голоса, что некогда бывшая германской Бургундия должна воссоединиться с рейхом. Никто не создавал нам трудностей, ни в городе, ни в сельской местности. Мы понимали молодых французов, которые обещали не сбривать своих бород, пока мы снова не исчезнем. По радио мы услышали речь фюрера в рейхстаге о назначении своего представителя на переговорах с Англией, вместе с которой совсем недавно он готовился поделить мир и чьи колониальные завоевания всегда ему импонировали. Как станут дальше развиваться события? В августе я получил несколько дней отпуска в Вене. В моей старой казарме в Мейдлинге за моим столом сидел мой бывший уважаемый командир полковник Дрекслер, которого я сердечно приветствовал. Он возглавлял здесь отдел комплектования в частях связи. Мой 38-й батальон связи после окончания Французской кампании тоже находился здесь в Вене. Мы отправились вместе с полковником в наш офицерский клуб. На обратном пути я навестил своих родителей в Регенсбурге. И вновь были поездки по прекрасной Франции. В Вердене, который мы так и не смогли взять в 1916 г., среди памятников его храбрым защитникам выделялся памятник старому маршалу Петену, на долю которого теперь выпала неблагодарная миссия возглавить коллаборационное французское правительство и в интересах своей страны заключить перемирие. Я побывал в форте Дуомон, где в 1916 г. располагалась телефонная станция моего взвода, вновь видел на поле бронированные купола ДОТов, гарнизоны которых в этот раз сопротивлялись недолго. Я проезжал по полям Верденского сражения, стоял перед памятником его участнику сержанту Мажино, впоследствии ставшему военным министром и создателем оборонительной линии, названной его именем, но не оправдавшей возложенных на нее надежд. Решали не прочность бетона и стен, но люди, которые должны были защищать ее. Снова я занимался поисками солдатских захоронений 1916 г. Французы на склоне холма в Дуомоне тайно захоронили своих павших бойцов, поскольку покоившиеся здесь останки немецких солдат были перенесены и захоронены рядом в общей могиле. Солдат, повидавший захоронения на месте битвы при Танненберге, где на ухоженном кладбище рядом покоились немцы и русские, не мог найти оправдания такому делению на своих и чужих после смерти.

В Лё-Крезо я посетил заводы Шнейдера, где утилизировали военную технику; в момент моего приезда как раз разрезали броневую башню французского линкора. В Центральной Франции на границе оккупированной зоны обращали на себя внимание десятки покинутых деревень с разоренными фермерскими дворами. Жители покинули их еще до войны. Я снова побывал в Блуа, Шамборе, Орлеане и в Париже у генерала Шрадера.

Изысканные блюда французской кухни, по вечерам обязательно Фоли-Бержер или оперный театр. Затем были города Витри-ле-Франсуа, Шалон-сюр-Марн, Реймс. Замечательный реймсский собор Нотр-Дам смотрелся не так красиво среди тесно стоявших старых домов. Я переночевал в отеле «Лион д’Ор», построенном на немецкие репарационные деньги. Я восхищался архитектурой собора в Лане