Ай, чтоб тебя!.. Как назло, такой удачный момент — и ни одного инструмента под рукой, чтобы разрезать… Яростно дергая руками, я вновь перехватил удивленно-затравленный взгляд пленницы.

— Так ты наколдуй, чтоб веревки сгорели. Или рассыпались, — посоветовала она. — И мне помоги… Поможешь? Поможешь мне?.. Ой, хоть они и поймают все равно… Острые уши-то уж тебя поймают… И меня…

— Сама возьми и наколдуй! — разозлился я от крайне полезных советов и очередного приступа болтливости. Совсем неадекватная она.

И от того, что вообще ничего не могу сделать, разозлился больше всего. Да что ж такое-то!.. В душе поднималось отчаяние — мутной гнилой волной.

— Я ж не колдунья… — протянула женщина, сникла и вдруг зарыдала — дико и неудержимо, сотрясаясь всем телом. М-да, похоже, психику-то ей эльфы изрядно поломали. Неужели и я таким стану? Нет уж, не дождетесь, уроды!

Я снова и снова рванулся из пут, собрав всю решимость. Кажется, слегка поддаются! Узлы затянулись еще сильнее, но веревка чуть съехала! Давай же, давай! Еще разок! И еще! Сдирая кожу, я потянул кисть наверх. И резко дернул. Вспышка ослепительной боли заслонила сумрак шатра, в глазах потемнело. Не пролезает! Еще раз! Я взвыл, до крови закусил губу клыками. Почти! Кисть таки ползет наверх, можно вытащить! Дотащив руку из петель до уровня костяшек, чувствуя, как по ним стекает кровь, я начал осторожно выкручивать пальцы. Все равно суставы в них вывернуты — фаланги болтаются, как на шарнирах… Сейчас это даже помогает освободить их. Похоже, толком мне такое никогда не вправить. Так и буду инвалидом до конца жизни. Но поживу еще! И не в этой ублюдочной яме, а хотя бы в лесу!

Всхлипнув, смаргивая выступившие слезы, я последним рывком выдернул кисть на волю. Больно было до безумия — искалеченные пытками пальцы пострадали еще сильнее. Перед глазами плясали серые мушки, голова сильно кружилась, слезы размывали обзор, застилали гнусную «допросную». Но рука была свободна, черт подери! Теперь я смогу повернуться к узлам и развязать их зубами. Может, получится слегка придерживать веревку рукой — хотя теперь от нее толку немного.

Я вгрызался в грубые волокна так яростно, как будто не ел три недели, а веревки — моя самая любимая еда. Развязать не получилось, но вот размочалить до полной негодности — на это зубы тролля вполне годились. Острые, крепкие, мелкие… Как зубья у пилы.

И таки получилось! Путы с треском лопнули, и вторая рука тоже была свободна! Так, теперь развязать ноги… Ах, черт, опять придется помогать зубами… И… все! Теперь я не узник… А беглый заключенный!

Но ликовать нет времени. Побег-то еще почти не состоялся. Надо выяснить, что там — снаружи.

— Эй… А я? — робко подала голос соседка, когда я, крадучись, неуверенно направился к выходу. Тьфу, точно же! Не бросать же ее с этими мразями!

— Так ты… у колдуна? — переспросила она, когда я подошел. Нашла время побеседовать, конечно! — Совсем не наколдуешь? Хоть что-нибудь! Или своего хозяина позови!

— Хрен тебе, а не колдун, — пробурчал я. — Не умею.

— Не жильцы мы… — Она горестно уронила голову на грудь и всхлипнула.

— Эй, хватит соплей! — грубо оборвав новую истерику, я принялся расстегивать скобы.

— А за что тогда они тебя?.. Раз не колдун? — шмыгнув носом, все же чуть успокоилась пленница.

— Спрашивали, откуда гимори, а я не знаю, — зачем-то признался я.

— Жалко… — тихо, как бы про себя, проговорила женщина. — Но, может, хорошо, а то я слыхала…

Тут она замолчала и опять погрузилась в себя. Видно, желание болтать пропало.

— А фебя фа фто? — внезапно решил поинтересоваться я, возясь по прежней схеме с веревкой, которую, очевидно, намотали для подстраховки. И подозрительно поглядел на клыкастую. А действительно! Вдруг я тут какую-нибудь серийную детоубийцу освобождаю?

— Дескать, ведьма я, — грустно пробормотала женщина. — Да я это… На скотину знаки…

— Э-э, что делала? Какие знаки? — Я даже оторвался от дела. Ну-ка, любопытно… Кто же она такая, чем занималась? Чем не понравилась длинноухим?

— Ну, чтобы скотина… слушалась хорошо, — ответила она, и вроде откровенно. Судя по всему, обычное дело, ничего такого. Да и звучит не особо страшно. В чем тогда подвох, зачем держали здесь и пристрастно допрашивали? Впрочем, чего я… У меня-то самого тоже выпытывали непонятно что. И со всем старанием. Эти сволочи, видимо, о презумпции невиновности вообще не слышали. Но надо бы потом все же подробнее расспросить про эти самые знаки. Похоже, все-таки какая-то магия…

Рука ужасно горела, да и вторая тоже. Саднила простреленная нога, ныло все изморенное тело. Однако справляться пока было можно. Лишь бы не началось заражение. Антибиотики я вряд ли отыщу. А все же неплохо держусь. Человек бы от таких пыток отходил гораздо тяжелее.

— Держись. Тут мы не помрем, — решил я подбодрить неудачливую ведьму. Да и не столько ее, сколько себя самого.

Пора выяснять, куда делись все ушастые арийцы — и действительно ли все. И делать ноги — поживее, пока хоть какая-то возможность досталась. Передвигаюсь я нынче, правда, как пожилой алкоголик, но это не повод раскисать. Впервые за четыре жутких дня я был способен что-то решать сам — и упускать момент нельзя.

С опаской присел рядом с выходом, чтобы поменьше отсвечивать, и аккуратно отодвинул полог — на пару ладоней, не больше. Видно раскисшую грязь, пару кустиков, пушистый желтый первоцвет — что-то рановато он… А вот мягких эльфийских сапог не видно. Нервный «добряк», кажется, тоже отбыл, а не просто выглянул подышать. Странно это. С дисциплиной-то у длинноухих — дай бог каждому.

Тут я ощутил острую тревогу, а миг спустя понял: слух уловил отзвук быстрых и плавных шагов. Грязь выдала — слегка чавкает. Шаги стремительно приближались.

Сделав страшную гримасу, я поднес палец к губам и указал ведьме, чтобы спряталась справа от входа в шатер. Слева стоял я сам.

Ткань разлетелась, в пыточную вихрем ворвалась та самая… красавица Ниольтари. Глаза цвета морской бездны еще только удивленно распахивались, сочные губы приоткрылись для вскрика, рука потянулась к поясу, но я все же успел. Ободранный кулак с размаху впечатался ей в скулу. Другим пробил эльфийке в солнечное сплетение. Кисть словно окунули в кипящее масло, я глухо охнул сквозь зубы. Пока