Семён и по родове не вахлак, сызмальства проворен, а служба в десантных войсках обучила владеть своим телом не хуже цирковых артистов-акробатов. Разница в том, что артист-циркач не ради полезного дела, а для забавы публики искажается. К тому ж там у него всё приспособлено, всё с подстраховкой, а вот если он в тёмное переулке встретится с вооружённым бандитом, вряд ли не растеряется, а десантник может голыми руками бандюгу обезвредить.

Волегжанин дошёл до конца серой бетонной стены, шустро поднырнул под ближний вагон длиннющего товарняка, таким же манером миновал и второй, и третий грузовой состав. Иногда их здесь скапливается ещё больше, почти до десятка, потому-то и называется станция сортировочной, более чем наполовину разгружает главную, пассажирскую станцию Черноярск, что в семи километрах восточнее.

Скучное скопище кирпичной раскраски вагонов осталось позади, все пути до бетонного перрона, за которым серый безглазый корпус вагоноремонтного депо, свободны, если не считать маневрового тепловоза с четырьмя товарными вагонами. Знай перешагивай через рельсы по хрусткой гальке да по замазученным шпалам. Справа, в отдалении, приземистое деревянное здание вокзала, а слева, с запада, стремительно приближается скорый пассажирский по пятому пути. Он всегда в это время приходит на пятый путь.

«Хорошо бы успеть перебежать пятый путь, – подумалось Волегжанину, – да вот совсем некстати маневровый подвернулся, ползёт, разъязви его, по-черепашьи по шестому пути в сторону вокзала, загораживает дорогу!.. И что теперь – обходить хвост пассажирского или подныривать?! И то, и другое нежелательно: давать кругаля унизительно, а подныривать под пульманами значительно труднее, чем под товарные вагоны, высота подвагонного проёма довольно-таки меньше, едва ли не на брюхе надо прокрадываться!..»

Так и не решил слесарь, как ему быть, как вдруг, когда состав маневрового прополз наконец-то мимо, увидел: на рельсы перед набегавшим пассажирским упала ничком женщина в салатного цвета нейлоновой куртке. «Как она здесь оказалась?! Споткнулась и упала, что ли? Но самое невероятное и непонятное – вместо того чтобы приподняться и откинуться назад, прочь с рельсов, а руками помочь сделать спасительное движение, она обхватила голову руками!!! Неужели она умышленно?! Неужели это самоубийца?! Сейчас, сейчас произойдёт непоправимое! Зарежет, зарежет, если не оттащить её с рельсов!!! Но чтобы оттащить, надо пересечь пятый путь!!! Что же, рискнуть?! Была не была, рискну! Уж если рисковал по-дурному, по спору, то ради благого дела грех не рискнуть! Рискну, чтоб потом не сожалеть, что на моих глазах погиб человек, а я струсил, не спас!»

Эти мысли в сознании Волегжанина промелькнули в доли секунды. Огромными прыжками он ринулся наперерез поезду, а сам с горячечной поспешностью просчитывал шансы на успех. Его мозг работал как электронная машина, и расчёт получался неутешительный: пытаясь спасти несчастную, он должен был погибнуть вместе с нею!.. Это ясно, как дважды два, элементарная арифметическая задачка для начальной школы: «два предмета двигаются навстречу друг другу с такой-то скоростью, когда и в какой точке они столкнутся?» Один из этих предметов – слесарь Семён Волегжанин, из костей, мускулов, крови, нервов!.. Правда, следует сделать поправку на замедление скорости поезда, ведь машинист наверняка заметил женщину на рельсах и включил экстренное торможение.

В предпоследнюю секунду бывший десантник успел подумать, утешить себя в оправдание своего отчаянного поступка, что, для того чтобы остановиться перед смертоносной стальной громадиной электровоза, ему потребовалось бы неимовернейшее физическое усилие и столько же драгоценного времени, сколько на решительный бросок ради спасения человека. И он совершил этот бросок, акробатический виртуозный бросок – распластавшись в воздухе, пронёсся перед надвигавшейся стальной махиной!.. Так вратарь по-ястребиному летит, вытянув руки вперёд, к вожделенному кожаному мячу!..

Схватив обеими руками женщину за плечи, Семён молниеносным движением ног в сторону метнул своё сильное молодое тело прочь с рельсового пути, при этом он успел крутнуться туловищем, чтобы приземлиться на спину, и увлёк за собою женщину. Та с коротким криком перекувыркнулась через Семёна и почему-то осталась лежать совершенно неподвижно.

Поезд с лязгом прополз мимо и невдалеке остановился. Выскочил машинист в чёрном комбинезоне, сорокалетний загорелый мужчина, злой и испуганный, подбежал, завопил, замахал руками. Из вагонов хлынули проводницы и любопытные пассажиры.

– Что случилось?

– Её что, покалечило?

– Она что, попала под поезд?

Волегжанин, запалённо дыша, поднялся, вытер пот со лба, отряхнулся. Его пошатывало. А самоубийца пребывала, должно быть, в глубоком обмороке.

– Споткнулась, наверное, – пробормотал Семён.

– Да нет, сама, сама кинулась! – негодовал машинист. – Я же видел: сама легла на рельсы! Ждала, когда я ближе подъеду, чтобы наверняка её зарезало! И как ты успел, не пойму, отчаянная голова! Спасибо тебе, друг, а то затаскали бы! И зачем ей понадобилось?! Надо же! – И крепко выругался.

– Из-за любви, наверно! – гомонили пассажиры. – Известное дело! Мало ли таких случаев бывает. Кто уксусу напьётся, а кто вот так, вроде Анны Карениной!

– Мать их растак с любовью этой! – продолжал кипятиться машинист. – Кидались бы с моста! Так нет, надо невинных людей под суд подвести!

Прибывший на место происшествия молодой щупленький милиционер сказал, что надо доставить пострадавшую в дежурную комнату вокзала, вопросительно взглянул на широкоплечего Волегжанина:

– Что, вдвоём возьмём?

– Да ладно, – бормотнул тот, – унесу! – и поднял на руки спасённую.

Только теперь он разглядел, что это девушка, совсем юная, ничуть не тяжёлая.

В дежурной комнате милиции Семён уложил девушку на диван, обитый чёрным дерматином. Сразу набежали работницы вокзала, стали хлопотать возле пострадавшей, положили компресс на ушибленное место на голове, пытались привести в чувство нашатырным спиртом. И всё тормошили, расспрашивали Волегжанина, как всё произошло, а ему уже надоело повторять одно и то же. Он неловко, неуютно чувствовал себя в роли спасителя. Само слово «спаситель» ему казалось старомодным и высокопарным. Ну, спас, точнее, выручил из беды, ну и что особенного? Каждый при подобных обстоятельствах поступил бы так же. Однако же приятно было сознавать, что не струсил, отрадно было наблюдать за спасённой, думать, что вот девушка осталась жива, а могла бы сейчас быть трупом, даже хуже – кусками окровавленного мяса!..

Пострадавшая меж тем очнулась и заплакала. Женщины помогли ей сесть, подложили под спину подушку, заставили проглотить какие-то таблетки, выпить крепкого горячего чаю. Милиционеру не терпелось приступить к дознанию, но виновница переполоха никак не реагировала на его вопросы, её глаза ничего не выражали. Она, по-видимому, не воспринимала сколько-нибудь чётко окружающих её людей, даже, может быть, не слышала, а если слышала, то не осознавала смысла кем-то зачем-то произносимых слов, то есть пребывала в состоянии прострации.