Шамарой в чисто вымытую комнату, в которой стараниями Сапара и Кадыра трудно было узнать «логово», некогда возмутившее Текебая. — Садитесь, Шамара. Меня зовут Римма Николаевна, я следователь республиканской прокуратуры.

— Спасибо, уже знаю. — Голос Володи звучал твердо, без малейших признаков прежней истеричности. — Честно, я рад, что вы взяли дело, потому что...

— Почему недоговариваете?

— Договорю. Вам я скажу всю правду. А вот ему... — Володя метнул свирепый взгляд на Антона. — Этот милицейский товарищ людям верить не привык...

— Не стоит нас противопоставлять, — перебила Ларина. — У нас с ним общее дело, и разницы практически нет.

Антон мог поклясться, что различил в голосе этой милой блондинки торжествующие нотки.

— Я сбросил начальника с обрыва, я все сейчас расскажу. — Он опять зло зыркнул на Жудягина. — Но при нем — не буду!

Жудягин и Ларина переглянулись. Антон поправил очки и кивнул.

— Займусь-ка я еще одним делом...

Вышел и аккуратно прикрыл за собою дверь.

7

Текебай Чарыев появился на метеостанции примерно через полчаса после начала допроса Шамары. Антон не предполагал, что так обрадуется появлению инспектора. Прервав разговор с Сапаром, у которого он уточнял кое-какие подробности, коих не было в дневнике Огурчинского, Жудягин поспешил навстречу Текебаю и по лицу инспектора угрозыска тотчас определил: скитания по пескам не были напрасными. Хоть и серьезничал Чарыев, хоть и хмурил брови, подруливая к следователю, даже в наступающих сумерках заметно было, что он удовлетворен трудным днем.

— С добычей, охотник?

Чарыев лихо хлопнул по ладони Антона.

— Кое-что есть!

Антон взгромоздился в коляску, и они, перебрасываясь незначащими репликами, медленно въехали на территорию станции.

— Салам, Кадыр! Хорошая у тебя машина!

Текебай хлопнул по боку мотоцикла и подмигнул заулыбавшемуся Кульджанову. Поздоровавшись за руку с Сапаром и Андреем Алексеевым, инспектор бросил внимательный взгляд на стоящего возле юрты Князева, кивнул ему и по знаку Антона пошел за ним в радиорубку. Бельченко в наушниках сидел на месте радиста и выстукивал позывные. Текебай не выказал удивления, увидев его. Пожал ему руку и прошел за Антоном в заднюю комнатку.

— Может, ты начнешь? — предложил Текебай, едва они опустились на табуреты друг против друга.

— Могу.

Рассказ следователя о событиях минувшего дня был довольно продолжительным, потому как порассказать было о чем. Чарыев слушал внимательнейше: поставив локти на стол и обхватив ладонями щеки, он щурил на Антона и без того неширокие черные глазки, в которых время от времени загорался и гас огонек интереса. Комментировать услышанное, однако, не стал. Когда следователь закончил, Текебай покивал задумчиво и сказал:

— У меня короче.

Действительно, очень лаконичным получился его рассказ о погоне за «братом». А главное, главное-то пока не было известно и самому Чарыеву: «брата» он довез до Арвазы полуживым. На последних километрах перед поселком пришлось пересадить его в свою коляску, а второй мотоцикл взять на буксир. Врач арвазской больницы определил тяжелый тепловой удар и до завтрашнего утра не разрешил беспокоить «брата». Распорядившись об охране больного и дав задание участковому проконтролировать возвращение пассажиров, улетевших сегодняшним авиарейсом Арваза — Керв, Текебай без приключений добрался до метеостанции. Завтра утром он снова съездит в Арвазу, чтобы встретиться с пилотами. Впрочем, их расспросят и в Керве — об этом он уже позаботился.

— Такие дела, — заключил он. — Чует мое сердце: «брат» замешан крепко. А что он брат Айны, я не сомневаюсь: та же фамилия, из тех же краев, кара-тепинский.

— Брат братом... — пробормотал Жудягин. На его длинном носу повисла прозрачная капелька пота, но он не замечал.

— Что-то прояснилось? — с интересом спросил Чарыев.

— А? — вздрогнул Антон. — М‑м... Как тебе сказать... Хочешь, покажу тебе нечто интересное? Я вот специально закладки сделал...

Он выложил перед инспектором тетрадь в красной обложке.

...Когда в комнату заглянул Кадыр Кульджанов, он увидел, что следователь Жудягин чертит на листе бумаги какие-то ломаные линии, а инспектор Чарыев пытается вырвать из его пальцев карандаш, чтобы поправить чертеж, но товарищ капитан сопротивляется и продолжает чертить.

— В масштабе, в масштабе надо!

— Погоди ты, Теке, дай...

Кульджанову стало неловко, что он подсмотрел такое.

— Разрешите! Вас товарищ следователь прокуратуры Ларина просит к себе, — извиняющимся тоном проговорил Кадыр. — И вас, товарищ Чарыев, тоже просит товарищ следователь прокуратуры.

— Закончился допрос, что ли? — недовольно спросил Антон.

— Закончился, товарищ капитан. Шамара взят под стражу... То есть... — Кадыр смешался. — Паренек с собакой охранять будет.

— Ну-ну... — Текебай кинул многозначительный взгляд на Антона. — Идем, если зовут... Чего уж...

8

Показания Владимира Шамары, записанные на магнитную пленку следователем республиканской прокуратуры младшим советником юстиции Р. Н. Лариной (в сокращении).

«Ларина: Заявление, которое вы сделали прямо с дороги, сводится, как я поняла, к следующему: вы утверждаете, что собственноручно столкнули Михальникова с обрыва, так?

Шамара: Нет, сбросил. Проволок его до самого края и — вниз.

Ларина: «Столкнул», «сбросил»... Разве не одно и то же?

Шамара: Разница большая. Если бы он стоял на ногах — тогда бы сказал, что столкнул. А Старый... то есть Михальников, лежал... Вернее, полулежал, к стене притулился. И подбородок на грудь.

Ларина: Но он был жив?

Шамара: Нет. Убитый он был. Вся голова в крови. Я и замарал об него рукав.

Ларина: Вы с уверенностью утверждаете, что Михальников был мертв? (Пауза.) Хорошо, поставлю вопрос иначе. Почему вы решили, Шамара, что начальник станции был мертв?

Шамара: Я как увидел его в луче фонарика, то подумал, что он спит по пьянке. Кровь я сразу не заметил. Подбежал к нему — и кулаком его по скуле. А он — брык на бок. Как мешок. И ни звука тебе. Я с запалу ногой его двинул — и почувствовал тогда, что он не дрогнул, хоть ударил я сильно. Я на колени стал, поднимаю его за плечи, а голова назад свешивается. Сердце стал слушать, пульс попробовал — вроде бьется, да только оказалось, что мой пульс, а не его. Сначала я и думать забыл, что