– Понял! – отчеканил Зубян. – Выезжаем!

Через восемь минут милицейский газик въехал в ворота Детского дома № 15. Все четыре двери машины одновременно открылись, и милиционеры вылезли на белый хрустящий снег.

Майор Погосян жмурился на солнце, Зубов сплевывал семечковую шелуху, а только что вышедший из госпиталя капитан Синичкин находился сам в себе и думал о том, что у него есть сын, у которого очень быстро растут волосы и зубы. С утра он насчитал двенадцать штук, и маленький Семен попытался было этими зубками куснуть отцовский палец, но участковый проявил реакцию и спасся.

Володя хихикнул.

– Что смеемся?

– Да так…

– Что так!!! – заорал майор. – Здесь убийство, а вы снег топчете! Зубов! Веди к жене!

– Есть! – козырнул Аванес и открыл перед начальником дверь Детского дома…

– Да-а… – протянул Погосян, рассматривая место происшествия и потирая мячик своего живота. – Красивая…

– Была, – уточнил Зубов.

– Рыжая, – с грустью определил Синичкин.

– А ну, фотографируй тут все! – отдал приказание майор эксперту, он же фотограф по совместительству.

За спинами милиционеров определилась Василиса Никоновна.

– Вон, пластмассовый меч весь в крови! – указала директор. – Вы упускаете из виду орудие убийства!

– Кто это? – поднял черные глаза к потолку желтый от злости майор. – Почему посторонние в кадре?

– Это жена моя, Василиса Никоновна! – представил Зубов, плюнув при этом тыквенной шелухой, которая, впрочем, далеко не улетела, а прилипла к его многоярусному носу. – Беременная она, вот и говорит небольшие глупости!

– Очень приятно! – хором сказали милиционеры, а эксперт сфотографировал всех вместе на память.

– И совсем я не глупости говорю! – повысила голос Василиса Никоновна, заморгав от вспышки. – Меч-то в крови!..

Синичкин наклонился и осторожно, двумя пальцами поднял детскую игрушку.

– Этим нельзя убить человека, – произнес он уверенно. – Тем более так.

Все посмотрели на труп Кино Владленовны Дикой, над которым трудился эксперт.

Одежды мертвой девушки были аккуратно разрезаны, и обнажилась рана. Она была чудовищной. Создавалось такое ощущение, что воспитательнице ахнули по животу топором. Обнажилась еще и левая грудь покойной, и все про себя отметили, что грудь красивая, что Любовь понесла потери, лишившись такого совершенства, и какой-нибудь мужчина проживет жизнь обездоленным.

– Иди, дорогая! – с улыбкой обратился Зубов к жене. – Займись делами. Тебе сейчас такое зрелище ни к чему. Береги себя!

– А ты не командуй! – взъерепенилась Василиса Никоновна. – Здесь я командую!

Зубян после таких слов побледнел, снял с носа шелуху и закричал:

– А ну, проваливай отсюда! Кому сказал! Чтобы духу твоего тут не было через секунду, а то как съезжу по харе! Вали!!!

Далее он произнес тираду по-армянски, еще более эмоционально, чем по-русски. Майор Погосян густо покраснел, а Синичкин грустно вздохнул. За много лет он выучил несколько неприличных слов на этом языке.

Лицо Василисы Никоновны вытянулось, она захлопала глазами, почувствовала испуг и подступ слез, а потому мелко затряслась в бессилии, развернулась и почти побежала от места преступления.

Она сидела в своем кабинете и рыдала. И сквозь истерические спазмы клялась себе, что сделает аборт и ни за какие посулы не родит ребенка этому неотесанному армяшке! Далее Василиса Никоновна вспомнила, что она еще не беременна, так как накануне не допустила Зубова к себе по причине усталости организма, а потому ей ровным счетом нечем отомстить мужу. Она подумала и решила сегодня же соблазнить Аванеса, чтобы понести от него и уже тогда сделать аборт… Директор Детского дома № 15 запуталась…

– Зря ты так! – пожурил майор Погосян Зубова.

– Женщина должна знать свое место и не лезть туда, куда ее не просят!

– Вообще-то ты прав, – согласился начальник. – Но можно как-то помягче… Тем более женщина беременная…

– Вечером извинюсь, – согласился Зубян.

Милиционеры сидели на кровати воспитательницы и лениво наблюдали за тем, как эксперт заканчивает свою работу. За окном скрипнула тормозами труповозка.

– Надо заканчивать дело Ильясова! – вспомнил Погосян.

– Еще пару дней, – кивнул головой Синичкин.

– Все показатели к черту с этим убийством.

Никто не понял, про какое убийство говорит майор. Про сегодняшнее или про убийство татарина. Об убиенных младенцах никто даже и не думал. Но переспрашивать милиционеры не стали.

– Закончил! – порадовал эксперт.

– Чего там? – поинтересовался майор.

– Смерть наступила где-то часов пять назад от удара каким-то тупым предметом, с нечеловеческой силой! Вот. Все, что пока сказать могу…

– А пальчики?

– Пальчиков много – ее, по всей видимости, – ответствовал эксперт. – Есть еще другие отпечатки.

– Какие? – взбодрился Погосян.

– Младенческие.

– А-а-а… – разочаровался начальник. – Поехали…

Милиционеры сели в свой газик, проводили взглядом труповозку, и Зубов нажал на газ.

– Как там Карапетян? – поинтересовался Погосян.

– Говорят, что скоро выпишут, – проинформировал Синичкин. – Правда, говорить он не скоро будет. Язык длинный.

Синичкин подумал о том, что сказал двусмыслицу, но решил не уточнять, а еще раз задался вопросом – отчего у Карапетяна такой длинный язык получился. Если бы язык ему не принадлежал, то произошло бы биологиче-ское отторжение. Ан нет, язык прижился, но почему-то растянулся наподобие языка варана…

Двусмыслицу пропустили мимо ушей и некоторое время ехали молча, под лузг тыквенных семечек.

– Мы тебя возле морга высадим, – оборотился Погосян к Синичкину. – Проследишь за вскрытием, может, обнаружится что…

– Меня тошнить будет, – предупредил участковый. – Я после больницы только, слабый…

– Там и окрепнешь! – подбодрил майор и протяжно зевнул. – Скорее бы Новый год!

Все были согласны душой с начальником и запредставляли себе чудесный зимний праздник, в котором каждого поджидает сюрприз.

– Чую недоброе! – признался майор.

– Что такое? – из вежливости поинтересовался Зубов, по-пижонски управляя машиной одной рукой.

– Чую, последний Новый год в моей жизни.

– Да что вы, товарищ майор! – заголосили в машине. – Да что вам такие мысли странные в голову лезут! Да вы молодой и всех нас переживете!

– А крепкий какой ваш организм! – просолировал Синичкин. – Могучий, я бы сказал!