Лишь гораздо позднее Чапмен задумался: почему красавица-блондинка, ненавидевшая немцев, решила выпить именно в баре, печально известном всему Осло как место нацистских сборищ?..

Дагмар Моне Хансен Лалум родилась в Эйдсволле, небольшом провинциальном городке в Юго-Восточной Норвегии, в котором в 1814 году была подписана норвежская конституция. Дочь сапожника, Дагмар была чужда пуританским нравам. С ранних лет о ней ходили самые разные слухи: очевидно, она была слишком симпатична и чересчур своевольна для своего респектабельного городка. Соседи шептались, что она слишком много о себе воображает и что это добром не кончится. Дагмар ненавидела жизнь в Эйдсволле, заявляя не без оснований, что с 1814 года ничего интересного там не происходило. Она тщательно изучала журналы, которые ей присылала из Осло тетка, и пыталась воспроизводить новейшие фасоны платьев с помощью иголки и нитки, мечтая о спасении. Она была молода, она мечтала увидеть мир, выучить английский и танцевать.

Незадолго до войны Дагмар, которой уже исполнилось семнадцать, упаковала свои немногочисленные вещички и отправилась в столицу, где нашла работу администратора в одном из отелей. Она записалась на вечерние курсы моделей, где училась ходить скользящей походкой, качая бедрами. С ужасом и легким возбуждением она смотрела, как нескончаемые колонны немецких войск шли по Карл-Йоханс-Гейт, однако поначалу оккупация ее как будто не коснулась. По ночам в своей маленькой квартирке на Фриденлундсгате она читала книги об искусстве и живописи и рисовала модели одежды. Она хотела совершенствоваться и, подобно Чапмену, стремилась к приключениям.

В своем первом мужчине она быстро разочаровалась. Встретив человека гораздо старше себя по фамилии Йохансен, который казался ей мудрым и искушенным, она вышла за него замуж, получив от отца 20 тысяч крон в качестве приданого. Йохансен ожидал, что Дагмар будет готовить и убираться, как полагается послушной домохозяйке, однако она видела свое будущее совершенно иначе. Она бросила его, потребовав назад приданое, однако Йохансен ей отказал. Тем вечером, когда она встретилась с Чапменом, Дагмар отмечала свой двадцать первый день рождения со своей лучшей подругой Мари и поднимала тост за начало своего бракоразводного процесса.

Дагмар стала великой страстью Чапмена на его боевом пути, однако начало их романа было на редкость мрачным. Она считала Чапмена врагом и захватчиком, хотя признавалась себе, что он не лишен очарования. Чапмен полагал ее, с ее сигаретами «Крейвен» и длинным мундштуком из слоновой кости, в туфлях на высоком каблуке и модном платье смелого фасона, обычной искательницей развлечений. Оба сильно ошибались. Дагмар Лалум, модель и модельер, была тайным агентом «Милорга» — растущей организации норвежского Сопротивления. Не зная об этом, Эдди Чапмен и его «прекрасная и обожаемая» новая любовница сражались на одной стороне.

Чапмен влюбился мгновенно и до безумия. Он признался во лжи, объявив, что он вовсе не французский журналист, и назвался немцем, родившимся и выросшим в США. Он угощал Дагмар всеми дорогими винами и изысканными блюдами, которые можно было найти в оккупированном Осло. Ей больше не приходилось шить себе одежду — Чапмен покупал все, чего ей хотелось. Он катал ее под парусом по фьордам, они голышом плавали в ледяной воде и занимались любовью в лесу. В который раз любовь и лояльность Чапмена оказывались величинами переменными. Он был верен Британии, но с удовольствием принимал почести от нацистов. Он был лоялен к своим шефам из МИ-5, одновременно считая своим лучшим другом фон Грёнинга, человека, которого он предавал. Он был помолвлен с Фридой, но сходил с ума по Дагмар. Фон Грёнинг всецело одобрял бурный роман Чапмена. Влюбленный шпион — это шпион, которым можно манипулировать, а Дагмар, которая не вызывала у него никаких подозрений, могла стать отличным козырем при любой сделке с Чапменом.

Точно так же в МИ-5 рассматривали Фриду.

Хотя Дагмар и казалась влюбленной, Чапмен замечал в ее отношении к нему какое-то напряжение и страх, тревогу, запрятанную глубоко внутри.

Она явственно не поверила в то, что он немец, выросший в США, и часто спрашивала, откуда у него такой странный акцент. Она отказывалась ходить с ним в рестораны, посещаемые норвежцами. На улицах ее соотечественники, не скрываясь, во все глаза смотрели на нее, норвежскую девушку, гуляющую рука об руку с немцем, и она то и дело краснела. Сплетники с кислыми минами рассказывали о том, что Дагмар курит американские сигареты с черного рынка и щеголяет в дорогих туалетах: «Из-за того, что у нее была хорошая одежда, все считали ее приспешницей нацистов. Это было правило: если у тебя есть деньги, значит, ты сотрудничаешь с оккупантами». Чапмен видел, что соотечественники Дагмар слегка презирают ее, чувствовал ее боль и смущение и то и дело вступался за нее. Как-то вечером в «Левенбрау» они услышали, как легионер из дивизии «Викинг» отпустил какое-то ядовитое замечание в адрес Дагмар. В следующую секунду норвежец плашмя лежал на полу, а Чапмен изо всех сил пытался выбить из него дух за его «идиотскую грубость». Джонни Хольсту пришлось оттаскивать его от соперника. Из замечаний Дагмар следовало, что она ненавидит Квислинга и его клику, однако он знал, что за ее спиной норвежцы называют ее «нацистской подстилкой». Запутавшись в сети своей лжи, Чапмен то и дело порывался сказать ей правду, но в последний момент умолкал, понимая, что правда может убить их обоих.

Шаткость ситуации стала еще очевиднее, когда однажды вечером Зигзага вызвали на квартиру фон Грёнинга и представили высокому седовласому мужчине в дорогом английском костюме. Он представился как доктор Кениг на отличном английском с американским акцентом. Он оказался на удивление осведомлен об истории Чапмена. В его подчеркнуто спокойной манере общаться и ястребином взгляде было что-то, заставляющее нервничать. Чапмен решил, что это какой-то психолог. Без предисловий Кениг приступил к обстоятельному допросу, явно подготовленному заранее с целью проверить его надежность. И тут Чапмен угодил в ловушку.

Кениг:

— Где в Лондоне вы смогли бы оставить в безопасности ценный пакет?

Чапмен:

— В клубе «Игл» в Сохо.

— И кому бы вы его оставили?

— Милли Блэквуд, — ответил Чапмен, секунду подумав. Милли действительно была владелицей «Игл», однако он знал, что она, к счастью, давно умерла.

— Где бы вы оставили секретное послание для другого агента?

— В телефонной будке или общественной уборной.

— А где вы оставили свой передатчик?

— Я помню адрес дома, в саду которого, рядом с каким-то деревом, я зарыл его в землю.

Допрашивающий, прервавшись, долго смотрел на Чапмена.

— Я работаю с агентом, которому вскоре предстоит отправиться в Англию. Ему может понадобиться передатчик.

Внезапно Чапмен, вздрогнув, почувствовал себя в западне. Разумеется, передатчик был надежно спрятан в какой-то кладовой Уайтхолла, и у него не было способа выйти на контакт с британцами, чтобы попросить закопать его. Он мог дать выдуманный адрес тайника, однако, если немцы действительно пошлют туда агента и он ничего не найдет, вся его история рухнет, как карточный домик. Ни один человек в МИ-5 не обнаружил этого промаха в его легенде. Даже фон Грёнинг его пропустил либо предпочел не обратить внимания. Был ли это блеф? Пойти ли ему на встречный блеф? Поначалу он чувствовал неуверенность, но затем обрел обычную дерзость, заявив, что будет нечестно отдавать его передатчик другому агенту. «Я и сам рассчитываю однажды отправиться в Англию», — хвастливым тоном заявил он. Этот аргумент вряд ли был убедителен. Абвер мог легко найти для него другой передатчик. Седовласый холодно посмотрел на него. Это был, как сказал, явно поскромничав, Чапмен, «неприятный момент».