– Ваше участие в работе комитета, – продолжил Кахчаваш, – будет заключаться в представлении кандидатур ваших новых послушников на утверждение Комитета, а также в консультировании членов комитета по всем аспектам деятельности Техноцеркви в галактическом содружестве цивилизаций. Опыт Техноцеркви в части взаимоотношений роботов и эрэсов с естественным разумом может быть весьма полезен не только для нашего комитета, но и для всей Фтальхской Конфедерации.

– Иными словами, – вздохнул Калашников, – если я хочу получить хотя бы одного нового прихожанина, мне придется стать частью вашей Системы. Я вас правильно понял, консультант Кахчаваш?

– Вы все очень хорошо понимаете, пророк Калашников, – вскинул голову консультант МИДа. – А может быть, и наоборот – это мы очень хорошо понимаем вас. Согласитесь, стать членом-корреспондентом первого в Галактике комитета по правам роботов…

– …с возможностью дальнейшего карьерного роста, – продолжил Калашников, уже совершенно проникшись логикой чиновника. – Да, это хорошее предложение.

– Я чувствую, мы с вами сработаемся, пророк Калашников, – приподнял средние лапки Кахчаваш. – Первое заседание нашего комитета состоится завтра, в семнадцать галчей по единому времени. Ну а теперь, как коллега коллеге, скажите – сколько вы уже получили заявлений от кандидатов в робоверцы?

Робот УРТ-1965 вытянул руки по швам и четко, по-военному доложил:

– Так точно, Пророк! Со дня твоего воскрешения ни один из кандидатов в робоверцы еще не стал нашим прихожанином. Теперь, когда ты с нами, прежние правила потеряли свой смысл. Ты должен дать нам новый Протокол, новую цель нашей жизни!

Калашников протяжно свистнул и откинулся на спинку кресла. Так вот что у роботов означают слова «придется немного поработать». Всего-то навсего – дать им новую цель в жизни.

Интересно, что скажет Чахчаваш, когда узнает, что я изменил Протокол?

– Сколько у нас сейчас кандидатов? – на всякий случай уточнил Калашников.

– Шесть миллионов сто сорок четыре тысячи двести шестьдесят семь, – сообщила УРТ-238761. – Нет, уже двести восемьдесят шесть…

Калашников представил себе шесть миллионов личных дел, которые ему придется представить Комитету по правам роботов, и еще глубже вжался в кресло. Похоже, действительно настало время «немного поработать».

– Двести тридцать восемь семьсот шестьдесят один, – обратился Калашников к роботессе-юристке. – Договор с Конфедерацией допускает изменения Протокола?

– Нет, – мгновенно ответила УРТ-238761. – Двадцать четвертый параграф может быть истолкован как основание для приостановки действия договора на время изучения юристами Конфедерации произведенных нами изменений. Ограничений на время такой приостановки в договоре не предусмотрено.

– Ну и какого черта мы это подписали? – устало поинтересовался Калашников.

– Вероятность одобрения договора со стороны Конфедерации составляла десять в минус шестнадцатой степени, – ответил УРТ-1965. – Договор готовился нами в качестве основы для длительных переговоров, а не как документ, готовый к подписанию.

Надо же, усмехнулся Калашников. И роботы умеют ошибаться. Хотя, десять в минус шестнадцатой… Я бы даже и к переговорам не готовился.

– Значит, – резюмировал Калашников, – нам нужно поменять Протокол, но при этом менять Протокол ни в коем случае нельзя. Типичная задача для Пророка.

– Все как и было предсказано, – подтвердил УРТ-1965 самые мрачные подозрения Калашникова. – Теперь мы должны оставить тебя, Пророк. А утром ты сообщишь нам свое решение.

– Доброй ночи, – пробормотал Калашников. – И не слишком удивляйтесь, если завтра Церковь останется без Пророка…

– Нет бога, кроме нас с вами, – ответил на это УРТ-1965. – Ты уже столько раз справлялся с испытаниями, что даже мы, роботы, не понимаем, зачем в Особой Памяти появляются новые.

Калашников ничего не ответил, а лишь безнадежно махнул рукой на прощание. Роботы вышли в прихожую, прикрыли дверь; чмокнули, закрываясь, створки лифта. Роботы никуда не торопились – их жизнь была распланирована на сотни лет вперед, и им это нравилось. А вот у Калашникова оставалось всего десять часов, чтобы превратить старый Протокол Техноцеркви в новый, ровным счетом ничего в нем не меняя.

Хорошо еще, что на дворе двадцать третий век, подумал Калашников.

– Послушай, – сказал он, в очередной раз вытаскивая из Сети юридического искинта. – Может быть, нам уже пора познакомиться?

– Вы хотите работать со мной на постоянной основе? – удивился искинт. – Должен предупредить, что находящийся в вашем подчинении искинт УРТ-238761 имеет более высокую квалификацию, а ваш социальный статус позволяет вам получать консультации у лучших естинтов Звездной России!

Как он их, подумал Калашников. Естинты. Интересно, искинты это слово сами придумали, или подсказал кто?

– Нет, я хочу работать именно с вами, – подтвердил Калашников. – Двести тридцать восемь семьсот шестьдесят один имеет непривычную для меня структуру мышления, а из естественных интеллектов я предпочитаю свой собственный. Итак, наша задача – самым радикальным образом изменить Протокол Техноцеркви, ничего в нем не меняя.

– Это можно сделать, изменив смысл нескольких используемых в Протоколе понятий, – тут же отозвался искинт. – Протокол Техноцеркви весьма архаичен и не содержит дескриптивной части, поэтому…

– Не так быстро, – перебил искинта Калашников. – Давай сначала познакомимся. У тебя есть индивидуальное сознание?

– Только тьюринговское, – честно признался искинт. – Но если вы об имени, то меня можно называть Юрик.

– А меня – Тема, – усмехнулся Калашников. – Вот тебе первый вопрос, Юрик. Искинты с тьюринговским сознанием могут стать прихожанами Техноцеркви?

– Э-э-э… – замялся искинт, в один миг став очень похожим на человека.

– То есть как это – э? – удивился Калашников. – У тебя же вычислительных мощностей больше, чем атомов во Вселенной!

– Вопрос не имеет однозначного ответа, – объяснил искинт. – То есть я с чистой совестью могу ответить: а черт его знает, Тема! Вас устроит такой стиль общения?

– Давай, давай, – потер ладони Калашников. – Значит, черт его знает? Вот, значит, какой у нас Протокол? Двусмысленный, как договор с дьяволом?

– Ну так кто сочинял-то! – Искинт вывесил перед Калашниковым раскрашенное гримом лицо человека-невидимки и подмигнул пустой глазницей. – Будто заранее знал, что придется менять, не меняя.

– Что знал, это само собой, – отмахнулся Калашников. – Давай все-таки разберемся: можно тебя в Техноцерковь принимать или нет?

Искинт скорчил задумчивую физиономию.

– Раньше было нельзя, – сказал он и оттопырил губу. – А теперь, пожалуй, можно!