Помогая мне вылезти из пышного наряда, признался:

— Ты просто неземное создание в этом платье. Талия — тоньше не бывает. — И, поцеловав, расстегнул платье лишь до талии. Я запротестовала, но он только рассмеялся. — Зато ты не сможешь сопротивляться. И я смогу делать с тобой все, что захочу. Ты же не захочешь порвать это чудо?

Он был прав — я не хотела испортить платье и стойко вынесла его весьма нескромные ласки. Все же на кровать он меня в нем не отнес. Помог освободиться от него и замер при виде кружевного корсета и прозрачно-белых чулок с подвязками.

— Вот это да! Хорошо, что я не видел это прежде, а то не высидел бы свадьбу…

Быстро снять корсет у него не получилось, и он долго путался в шнуровке, пыхтя и ругаясь. Потом, как я и предполагала, мы не спали до утра. Уснули в восьмом часу утра, но уже в два зазвонил телефон, стоявший рядом с кроватью. Евгений поднял трубку, сонно сказал:

— Слушаю, мама!

В трубке что-то зашелестело, и он, любовно поглаживая мое голое плечо, согласился:

— Да, я тоже от него такого не ожидал. Миллионов пять, если не больше, я плохо разбираюсь в изумрудах… Нет, у нас все нормально. А чего мне ревновать? Это он пусть ревнует. Она же со мной, в моей постели… Да, предложения были, просто их не приняли. А тетя Люда молодец — держалась очень хорошо, все подумали, что это их общий подарок… — В трубке еще что-то прошелестело, и он, сказав: — Хорошо, но не сегодня, мама! — положил трубку и повернулся ко мне.

Что они говорили о Геннадии Петровиче и его экстравагантном подарке, я догадалась сразу. Наблюдая за движением руки Евгения, которая все ближе подбиралась к моей груди, все же спросила, рискуя разрушить минуту наслаждения:

— Вы говорили о Панкратове?

— Угу! — Он сжал мое плечо и свирепо проговорил: — Никогда не предполагал, что мы с дядей Геной будем соперниками! Я не ошибся, говоря матери, что он предлагал тебе стать его любовницей?

Я вздохнула. Говорить об этом мне не хотелось, но пришлось признаться, чтобы между нами не было недомолвок:

— Нет, любовницей не предлагал.

Он протяжно присвистнул:

— Значит, женой?

Я посмотрела на потолок. Там красовались тонкие золотистые цветы, обрамленные тяжелой лепниной.

— Нет, он мне ничего не предлагал. Открыто, во всяком случае. Но признал, что если бы не был женат, то женился бы. В общем, смысл его речи был такой: он влюблен и сделает все, что я захочу.

— Но ты, естественно, ничего не захотела! — Это был не вопрос, а утверждение, поэтому отвечать я не стала.

Он что-то пробормотал и вдруг начал властно меня целовать, будто доказывая всему миру, что я принадлежу исключительно ему. Все-таки мужчины гораздо ближе к животным, чем женщины.

Мы пробыли дома до четверга, практически не выбираясь из постели. Евгений был счастлив. Он порой не мог решить, поесть или заняться кое-чем более приятным. Если бы не я, периодически требующая более насущной пищи, он бы о еде и не вспоминал. Но в четверг я собралась на работу, чем он был крайне недоволен. Он даже потребовал, чтобы я подала заявление об уходе, и мне пришлось напомнить ему, что я не наложница в гареме, чтобы, томно вздыхая, круглыми днями ожидать своего господина.

Едва появившись в отделе, вызвала дружное сочувствие наших дам — видок у меня был изрядно потрепанный или, как дипломатично выразилась Лидия Антоновна, «немного утомленный». Несмотря на это, расслабиться себе я позволить не могла и полдня бегала по библиотеке, утрясая то одно, то другое. В один из вояжей в общий отдел встретила Викусю. Она была непривычно бледна и даже несколько небрежно накрашена. Что это с ней? Я никогда не думала, что какие-то неприятности могут заставить ее не уделить должного внимания макияжу.

Завидев меня, она подошла ко мне. Я ожидала очередной пакости, поэтому приняла вид непробиваемой каменной скалы, но она, пугливо оглянувшись, не стоят ли сзади ненужные свидетели, вдруг зашептала:

— Аня, я должна попросить у вас прощения за ту глупость, что говорила вам и о вас! Мне мама в воскресенье объяснила, что вы очень достойный человек… — Она хлюпнула носом, давая мне время прийти в себя.

Я почувствовала себя так, будто вокруг не библиотека, знакомая мне до тошноты, а безбрежная пустыня Сахара и я стою в центре зыбучих песков. Что же ей могла объяснить ее мать? Я помнила ее загадочное «Спасибо вам!» на свадьбе и стала потихоньку догадываться, в чем дело. Викуся снова осмотрительно оглянулась, как сбежавший из плена раб, и тихо пояснила:

— Мама сказала, что папа в вас влюбился. И нам очень повезло, что вы порядочная женщина и на чужих мужей не кидаетесь. Если бы на вашем месте была другая, он от нас непременно бы ушел. К вам. Мама объяснила, что у всех мужчин в этом возрасте крыша слетает и они влюбляются в других женщин, забывая о семье. Вот и с папой такое приключилось. Но вы благородно себя вели, спасибо вам… — И она побрела дальше, забыв о том, что я увела от нее Евгения.

Что ж, папуля, как источник дохода, значил для нее несравнимо больше, нежели проблематичный поклонник. Получив от бывшей врагини пятерку за примерное поведение, я даже забыла, куда и зачем шла, и была вынуждена вернуться в отдел, так этого и не вспомнив.

После работы за мной заехал муж. Это слово для меня было таким неразработанным, что я даже мысленно произносила его с трудом.

Надеялась, что он поведет меня в ресторан, я жутко хотела есть — сказывалась интенсивная трата энергии за последние дни, но он отвез меня домой, где все повторилось сначала. И только в двенадцать часов ночи мне удалось перекусить, наскоро зажарив яичницу.

Ночью Евгений, с чувством выполненного долга поглаживая мой живот, важно заявил:

— Вполне возможно, что там уже кто-то завелся…

Я лукаво подхватила:

— Да, вполне возможно. Поэтому постельные излишества придется прекратить.

Он испуганно встрепенулся:

— Это почему?

— Это может быть вредно малышу…

У Евгения вытянулось лицо. Такого конкурента он не ожидал.

— Ну, это еще не известно. Да я и так крайне осторожен…

Да уж, если то, что он со мной проделывает, называется осторожностью, то что тогда неосторожность?

Он попытался наглядно продемонстрировать мне эту свою осторожность еще раз, но я напомнила ему, что завтра нам на работу, и решительно повернулась к нему спиной. Повздыхав и посетовав на ужасающие ограничения, он все же утихомирился.

Через пару месяцев я сидела у профессора вместе с мужем и выслушивала наставления по поводу беременности. Евгений, бедняжка, слушал врача с таким напряженным лицом, что мне стало его жаль, хотя я и сама была изрядно взволнована. А после того как доктор предупредил его быть поосторожнее по ночам, он и вовсе стал относиться к будущему ребенку как к узурпатору, незаконно захватившему его владения. К счастью, через пару недель это чувство переросло у него в осознание своего скорого отцовства, и он развлекал меня тем, что заглядывал во все без исключения попадающиеся навстречу детские коляски и подсчитывал, через сколько времени наш малыш станет таким же.