тебе и надеялся, что отчим меня не найдёт, к тому же его посадили. Но он откинулся пару недель назад, заявился ко мне домой и потребовал ему помочь последний раз в одном ограблении…крупном и опасном.

— Да, чем дальше в лес, тем больше дров. А когда мы тебе с Илларионом звонили, и ты сказал, что у твоего папы подскочило давление, а мама из-за него переволновалась, что произошло на самом деле?

— В тот день отчим нагрянул ко мне со своей пассией, хотел у меня отсидеться, угрожал, а вы в это время позвонили, пришлось выпутываться, сказал вам с майором первое, что пришло в голову.

— И ты не побоялся пустить отца жить к себе?

— Ну, трухнул малость, не скрою, оставил отчима с его бабой в своей квартире, а сам от греха съехал в гостиницу.

— А матушка твоя где, раз отчим с новой зазнобой?

— Мать он прирезал спустя пару дней, как…узнал правду. Мне и пойти за помощью тогда было не к кому.

— Жесть какая?! — Я оторопел от ужасающего рассказа Вишнего. — Нееее, надо подключать Иллариона Львовича, нельзя пускать ситуацию на самотёк. Ты нам живым нужен, мы тебя в обиду не дадим.

— Корф, спасибо, не стоит утруждаться. Я знал, что всегда смогу на тебя положиться. И я тебя не ненавижу, мы просто оказались по разные стороны баррикад. Как заметил мудрый Гомер, нет ничего пагубнее женщины. И мы с тобой не стали исключением — на наши отношения пагубно влияют то Вероника, то Настенька.

— Как, кстати, наша милая Настя?

— А вы с Антониной не поддерживаете связь? Я думал, ты из первых рук узнал о самочувствии…вашей общей дочери. — На последнем Вишня сделал явный жирный акцент.

— Зря пытаешься меня задеть и призвать к отцовским чувствам. Я по сей день с уважением отношусь к Тоне и с тёплой нежностью вспоминаю наш роман, но Настеньку, как дочь не воспринимаю. И никакого умиления по поводу появления в моей устроенной жизни взрослой дочери я не испытываю. У меня и без того в душе творится кавардак чувств. Мне только в дочки-папочки играть не хватало.

— Мммм. Ты изначально относился к Насте пренебрежительно, а на такой неблагоприятной почве вряд ли прорастёт отцовская любовь к дочке.

— Олежка, молодой и зелёный не учи учёного, я сам со своими жёнами-детьми разберусь. А вот ты опрометчиво от помощи отказываешься.

Мой телефон прервал наш увлекательный диалог с Олегом, мне звонил Лёвушкин.

— Илларион Львович, мне тебя Бог послал. Ты как чувствовал, что я тебя вспоминаю всуе.

— Алексей, я было подумал, ты более не горишь желанием со мной общаться.

— А мы и не общаемся, товарищ майор, а ведём переговоры. Человечку одному хорошему помощь нужна — по твоей части.

— Служу Отечеству, как говорится. Кому надобно подсобить?

— Олегу Вишнему — моему преданному заму. В беду Олежек попал, только ты его выпутать из передряги можешь. — Илларион странно закашлялся, я слышал, как он сделал глоток, опять кашлянул и сухо заговорил.

— Олега Юрьевича от кого спасать будем? Не от его ли суицидальной подружки Анастасии?

— При чём здесь Настя? — Я округлил глаза и включил громкую связь, чтобы Вишня слышал сам наш с Ларри разговор.

— Твою названную дочь и возлюбленную товарища Вишнего никто не травил. Барышня или решила в очередной раз свести счеты с жизнью, или привлекала настойчиво к себе внимание. И пирожные из «Пегаса» ни разу здесь не при чём. У Насти в кружке с кофе обнаружен пентобарбитал натрия в небольшом количестве. Я могу предположить, что для её организма доза оказалась чуть больше, чем положено по инструкции, но и для летального исхода маловато. Зря только провозились, время потратили. Я-то всецело был уверен, что твой мститель нарисовался. И на тебе! — Раздражение Иллариона было вполне объяснимо, я сам про себя чертыхнулся, но вслух сдержался при Олеге.

— Илларион, спасибо за оперативную работу, и не ворчи. Олег Юрьевич рядом со мной и нас слышит, не люблю быть сломанным телефоном, включил тебя на громкую связь.

— Потрясающе. Ты сегодня превосходишь сам себя в изощрённости, у мстителя понабрался?

— По-моему я — чистый агнец.

— Ой, я бы тебе в рифму ответил, кто ты сегодня, да не при Олеге будет сказано. К слову, о вас, товарищ заместитель Вишний. Что с вами стряслось? Ваша полиция вас бережёт, чем сможем, тем поможем.

— Ребятки, я пока удалюсь, вы без меня справитесь?

— Корф, иди на все четыре стороны, я устал от тебя даже больше, чем от Марго. Олег Юрьевич, продолжим.

Я удалился, устав от разговоров. Разговоры стали неотъемлемой частью моей жизни с тех пор, как пропала Вероника… Я так и не мог или поверить, или признаться себе в гибели любимой. Действительность происходящего больше напоминала кривое зеркало с искажёнными отражениями событий, слов, свидетелей, преступлений. Я отправился в свою спальню отдохнуть и почитать личный дневник…своей фиктивной жены. Мне неистово хотелось прилечь на кровать Ники, до сих пор сохранившую родной и волнующий аромат её любимого Poison Dior. Но я не поддался соблазну, с меня было достаточно того, что снова решил окунуться в мир душевных терзаний моего ангела. Моя комната была полной противоположностью светлой опочивальни Вероники и казалась многим пугающе мрачной: чёрные с серебристыми узорам шторы из габардина, обои болотного цвета, широкая грязно-серая кровать с пышными коричневыми пуховыми подушками, укрытая бархатным тёмно-синим пледом, тёмно-бордовая деревянная прикроватная тумба с самым необходимым для меня и к ней же книжный стеллаж, а на потолке по эскизу Никули нарисовали звёздное небо, и на местах маленьких звёзд вставили разноцветные лампочки, отчего комната волшебно светилась. Я удобно устроился на кровати и начал листать дневник, который как-то был странно разогнут в одном месте больше, будто лист с записью намеренно открыли для меня. И я углубился в чтение.

«23 марта 2009 г. Со вторника посещаю в Гостином дворе Moscow Fashion Week, пытаюсь следить за модными тенденциями и шагать в ногу со временем, мода слишком изменчива, за ней порой не успеть. Весьма интересные коллекции одежды представили на осенне-зимний сезон, некоторые образы меня даже вдохновили, и я взяла на карандаш пару идей. Я оказалась в своей стихии и словно сделала глоток свежего воздуха, такой необходимый глоток свободы и творчества. Мне, признаться, уже давно стало нечем дышать. Я как безвольная птица в золотой клетке, летаю, летаю по кругу, бьюсь крыльями о нерушимые прутья клетки. Я перестала творить, в душе пустота, не могу придумать сама хотя бы пару-тройку костюмов или платьев. Раньше