она начнёт волноваться и нападать в ответ. Но голос у неё звучал спокойно и уверенно.

— У вас вопрос с двойным дном, и вы хотите меня подловить на чём-то. Но ничего из вашей затеи не выйдет. Когда бандиты вломились в мою квартиру, Ника сидела за барной стойкой, пила вино и смотрела на тарелку с приготовленной для неё мной пастой карбонара. Подразумеваю, что вы ожидали услышать другой ответ. Если речь о беременности или её отсутствии у Вероники на тот момент, то я развожу руками и признаю, что не в курсе данного положения вещей. Не возлагайте на меня слишком много, лучшая подруга — ещё не священник в церкви, которому исповедаются. Чем-то мой ангел делилась со мной, но и от меня у неё были свои тайны.

— Маргарита, благодарим вас за исчерпывающий ответ по нотам. — Я не скрывал своего разочарования.

— Марго, спасибо, я заеду, как договаривались. — Илларион предвкушал встречу с нашей рыжей скрытной распутницей. Но фрау Ротенберг остудила его пыл.

— Илларион Львович, наши договорённости аннулируются. Verrückt werden, вы после очередного моего допроса ещё на что-то смеете надеяться?

— Маргарита, при чём здесь вопросы по делу и наши личные отношения? Не надо смешивать мух с котлетами.

— Вы русские любите всякие несуразные поговорки. Какие мухи и котлеты? У нас впредь не может быть с вами, товарищ майор, личных отношений. Ибо с лёгкой руки вашего доблестного Корфа я из свидетелей перекочевала в подозреваемые. И лимит моего доверия для вас исчерпан.

— Ваше право, фрау Ротенберг, я настаивать не буду. Не смеем вас задерживать, приятного вечера.

Лёвушкин совсем приуныл и молча сидел, смотрел в одну точку.

— Я не понял, что Марго сказала на своём языке. — Я решил прервать страдальческое молчание Иллариона.

— Она сказала, что я сошёл с ума.

— Ааааа. Ты теперь закроешь дело, да?

— С чего вдруг? — Майор резко оживился, расправил плечи и недоумённо посмотрел на меня.

— Как же? Я разрушил твою личную жизнь, не дав ей и начаться. Я подумал, ты разозлишься на меня, и дело с концом.

— Я тебя умоляю, одной женщиной больше, одной меньше. Наоборот, скажу тебе спасибо. Ты меня избавил от очередной головной боли. Потому что Марго со своими перепадами настроения и закидонами мне прилично надоела. У некоторых женщин, видимо, на генном уровне заложен ген — выносить мозги мужикам.

— Есть такое, некоторые женщины умудряются даже в своё отсутствие запарить мозг и вымотать нервы.

— Ты про свою Веронику? Да, она у тебя даёт стране угля, что называется.

— Ага, с ней не соскучишься, и покой нам только снится.

— Что там у тебя за во-вторых?

— Ооо, точно! Я принёс личный дневник Ники.

— Зачем? Ты же сказал, что прочитал его, и там ничего нет про убийство Вероники.

— В дневнике появилась новая свежая запись, написанная…неизвестным. — Я открыл дневник на нужной странице и положил перед Илларионом. — Вот читай.

Лёвушкин углубился в чтение, затем просмотрел другие страницы дневника и вынес свой вердикт.

— Почерки разные, стиль другой. Ииии…мы ведь об этом говорили сегодня с Маргаритой?

— Именно. Из чего я сделал вывод, что запись появилась не случайно, а в доказательство слов Марго, чтобы подтвердить их с Вероникой знакомство. Видишь, как чётко прописаны даты, место, встреча. Нам нужно провести экспертизу, как у вас она называется, по почерку?

— Графологическая.

— Да. Надо сравнить почерк Маргариты с новой записью в дневнике Вероники.

— Я не отказываюсь от проверки, завтра сделаем, но не кажется ли тебе, что кто-то пытается подставить нашу фрау Ротенберг? Я совершенно беспристрастно предполагаю. Но много чего указывает против Маргариты, при этом всё оказывается косвенно и мимо. Вот откуда у тебя сейчас возник вопрос о положении Вероники?

— Мне Вишня сказал по дороге к тебе, что Ника была беременна, и ничего ей не грозило.

— Занимательно. Но не то… Олег Юрьевич мог бы нас пустить по ложному следу вполне, но у него нет на то оснований, да и с Марго они не особо знакомы, чтобы он её пытался слить.

— Ок, если не Маргарита оставила запись в дневнике, то кто? Кроме нас троих об этом разговоре никто не знал. Я, выйдя из твоего кабинета, был нем как рыба. Ты, верно, тоже? Не сама же фрау Ротенберг пошла трубить направо и налево, мол, я вся такая светлая и чистая, защитите меня, впишите в историю? Или…

— Или кто-то из нас троих на прослушке, если мы втроём дружно молчим.

— А ты в итоге поставил Марго прослушку, как хотел?

— Как бы да.

— Что значит, как бы?

— Мы начали прослушивать её только сегодня, проверили у оператора предыдущие звонки и сообщения. И получается, что кроме нас с тобой, она ни с кем не контактирует.

— Как-то неправдоподобно, такого же не может быть?

— Вот и я о том же толкую.

— А как же она ведёт бизнес, держит связь с коллегами, обращается к врачу по поводу своих глаз и не только?

— Не знаю. И вечный бой! Покой нам только снится. Как говорится.

— Что если у Маргариты есть второй «реальный» телефон? А тот, на который вы установили прослушку, лишь для отвода глаз?

— Я думал об этом. Но тогда Марго действительно что-то очень тщательно от нас скрывает. И к тому же догадывается о слежке за собой.

— Значит, она сама понимает, что у неё рыльце в пушку, раз всячески скрывается и шифруется. Хотя, конечно, не пойман — не вор.

— Я ведь и хотел приударить за нашей фрау, чтобы быть в курсе её перемещений, связей, иначе мы не сможем за ней проследить. Она всегда на чеку. Я бы со своей колокольни даже легко предположил, что Маргариту обучили шпионским штучкам.

— Ого. Я-то слегонца подозревал Марго. А вы оно какой дальновидный, товарищ Лёвушкин.

— И не говори. И чем дальше в лес — тем толще партизаны. А ведь в твоём деле до сих нет самого главного?

— Да ты что? Ещё что-то не сходится? Я наивно полагал, что в деле всего навалом.

— Всё да не всё — мотива нет. Для банальной мести — слишком масштабно, гротескно придумано и устроено. Чтобы припугнуть — уже пора было остановиться, ты, итак, порядком наволновался. Если цель — убрать тебя, а мотив — приватизировать себе твоё имущество, бизнес, активы…то тоже сложная схема выбрана, и затянуто очень. А пока мы не поймём его или её мотив по отношению к тебе, дело с мёртвой точки не сдвинется.

— Мы пришли в тупик? — Я с горечью согласился с