Вскоре действительно оба принца сдались со своим двухтысячным войском. Победителям достались также 27 орудий. Увы, их ожидали и более печальные трофеи. Недалеко от города, на высоком кургане возвышались шесть каменных пирамид, воздвигнутых по приказу шаха. В них заключались головы русских солдат, павших при вторжении персов в Карабах. Сухтелен приказал устро– ить общий молебен. 31 января на кургане были выстроены русские войска. Пропели поминальные молитвы, и священник громогласно провозгласил слова из Евангелия от Иоанна:

«Истинно, истинно говорю вам: наступает время и настало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и услышавши оживут... И изыдут творившее добро в воскресение жизни...»

Тогда под ружейный салют останки павших были опущены в братскую могилу, и долго потом на этом месте стоял высокий православный крест.

Помня о добровольной сдаче города, русские вели себя очень осмотрительно. Прослышав, что здесь в поминальной мечети шейха Сефи находится древняя гробница основателя храма, Сухтелен захотел посетить ее. Служители рассказали, что этому святому месту поклоняются магометане-шииты со всего мира и что добровольная сдача города была вызвана главным образом тем, чтобы спасти от возможного разрушения это святое место. Лютеранин Сухтелен особого трепета при осмотре гробницы не ощутил, его более заинтересовала находящаяся по соседству библиотека. В ней хранились действительно ценные древние рукописи и книги.

Он решил приобрести их для России, но дело повел тонко, не как завоеватель. Сначала подарил мечети огромный ковер. Затем призвал знатных представителей мусульманского духовенства и объявил, что Россия, озабоченная духовным воспитанием своих мусульманских подданных, нуждается в книгах знаменитых писателей Востока, и посему ему поручено передать просьбу российского императора временно переместить библиотеку в Петербург для снятия копий. После этого подлинники будут возвращены обратно. Шейхи начали совещаться, среди них находилось немало строгих ревнителей веры, которые посчитали это святотатством и решительно возражали относительно перемещения книг. Были, однако, и те, кто верил в добропорядочность русских. Ведь они по праву завоевателей могли завладеть всей библиотекой без всякого разрешения. Но когда Сухтелен отправился в мечеть и возложил на гроб шейха Сефи парчовый мешок с 800 червонцами, сказав, что это дар русского императора, сомнениям пришел конец. Золотой молоток, говорят, и твердые ворота проламывает, книги были тотчас сданы Сухтелену.

Это было воистину счастливое приобретение. На следующий день пришло известие, что шахом приняты все условия мира, предложенные русскими.

По дороге из Тавриза на Тегеран, в 43 верстах от Миане, под которым было задержано турецкое посольство, лежит деревня Туркманчай. Трудно сказать, почему ее выбрали местом для подписания договора об окончании войны. Деревушка бедная, ни одного приличного места, и пришлось старосте предоставить для постоя высоких сторон свое убогое жилище: одну комнатку отдали Паскевичу, другую – Аббас-Мирзе. Правда, ни тот, ни другой особых претензий не предъявляли. Паскевич не был разбалован условиями походной жизни, а кроме того, близившийся конец победоносной войны, к которой он имел самое непосредственное отношение, наполнял его гордостью и способствовал прекрасному настроению. Обычные капризы никак не проявлялись, ближайшее окружение недоумевало и радовалось. Зато наследник персидского престола пребывал в таком унынии, что даже не обратил внимания на бедность окружающей обстановки. Условия договора, уже долгое время обсуждавшиеся сановниками, были наконец согласованы и приняты, оставалось только облечь их в официальный документ, а принц терзался, словно изнеженный купальщик на берегу водоема: войти надо, но все равно боязно.

Персия в самом деле поступалась многим: она отдавала России Эриванское и Нахичеванское ханства, не должна была препятствовать переселению армян, давала свободу плавания по Каспийскому морю и обязывалась выплатить в возмещение военных издержек 10 куруров. Последнему условию Паскевич особенно радовался: Нессельроде известил его, что российское правительство удовольствуется и пятью курурами, но он продолжал настаивать на первоначальной сумме и настоял. Уже на подходе был вышедший из Тегерана транспорт с первыми пятью тысячами, за ним вскоре последует и другая половина – все вышло по его желанию, пусть знают хваленые дипломаты, как следует вести переговоры. Видя крайнюю удрученность Аббас-Мирзы, Паскевич предложил вписать в договор особый пункт, по которому Россия признавала его наследником престола. В благодарность тот признал за русскими купцами право свободной торговли по всей Персии.

И вот наконец с 9 на 10 февраля, ровно в полночь, в момент, объявленный персидскими астрологами самым благоприятным, мирный договор был подписан. 101 залп из орудий возвестил об этом войскам и народу. Персы выражали живейшую радость, мало согласующуюся с условиями подписанного документа, они поздравляли друг друга, сам принц тоже перестал показывать уныние и по обыкновению раздавал леденцы присутствующим, подчеркивая, как у них было принято, сладость происшедшего.

В Петербург с донесением о заключении мира был отправлен Грибоедов. По традиции, вестникам приятных событий полагалась высочайшая награда. «И как не порадеть родному человечку?» – Паскевич тоже был знаком с грибоедовской комедией. В личном письме императору он не поскупился на дополнительную похвалу: «Я осмелюсь рекомендовать его как человека, который был для меня по политическим делам весьма полезен. Ему обязан я мыслию не приступать к заключению трактата прежде получения вперед части денег, и последствия показали, что без сего долго бы мы не достигли в деле сем желаемого успеха».

Одновременно в Тегеран с известием о столь радостном событии поспешили персидские чиновники. К ним, с нашей стороны, присоединился генерал-майор Розен, он должен был, как предписывал договор, собрать пленных, захваченных персидской стороной. Один из персидских чиновников, напросившись на прием к Паскевичу, сказал, что шах был бы очень доволен получить от русских в честь столь достославного события памятный подарок. И чтобы русский военачальник не ломал голову, подсказал: пяти тысяч червонцев было бы довольно. Паскевич удивился: персы только что отправили нам десять миллионов рублей в счет уплаты за военные издержки. Малость, о которой говорил чиновник, была несоизмерима, неужели даже ее достаточно, чтобы подсластить горькую пилюлю? Впрочем, что ж, нам подарка не жалко. Паскевич приказал собрать означенную сумму непременно новыми червонцами, уложить их в парчовый мешок и вручить шаху 10 марта, в день нового года по магометанскому летосчислению.

Розен прибыл в Тегеран 1 марта. По пути его встречали с почестями. Возможно, шах был уже извещен о грядущем даре и таким образом выражал свое удовольствие. Не ожидая назначенного срока, он распорядился о немедленном возвращении русских пленных, а после вручения парчового мешка проявил неслыханную любезность и велел освободить русских женщин из своего гарема.

Русские войска стали готовиться к возвращению. Еще в Туркманчае начал составляться праздничный приказ. Паскевич желал, чтобы он был необычайно торжественен, придирчиво гонял помощников и не раз пожалел о том, что непредусмотрительно отправил Грибоедова, тот обязательно нашел бы подобающие случаю высокие слова. Наконец сложилась первая половина приказа: