Эля вдруг выдохнула судорожно и стала оседать на землю. Юра успел её подхватить. Она вдруг показалась ему очень тяжёлой. И он сам себе показался очень тяжёлым. Ноги дрожали, будто держали двойной или тройной вес. И всё же он сумел не упасть, а мягко сесть рядом с замшелым камнем и посадить Элю.

— Слабость, — сказала она.

Юра только кивнул.

— Как ты думаешь, где другие? — спросила она.

— Не знаю, — сказал он. — А ты ничего не слышишь?

— Ничего, — сказала она. — Навалилось… этакая огромная подушка. Не слышу, не чувствую… плохо мне… дай полежу.

— Конечно, — сказал Юра и придержал её под затылок, когда она без сил повалилась на бок.

Это её спасло.

Пуля попала в камень там, где только что была Элина голова. Юра почувствовал удар в висок и щёку, и тут же правый глаз закрылся. Тело отреагировало раньше, чем до измученного мозга дошло, что возникла какая-то опасность и надо принимать меры. Нет, тело само распласталось по земле, вжалось, пожалело, что нет лопатки, постаралось определить, откуда прилетела пуля… Потом оно же придержало пытавшуюся вскочить Элю и потащило её за камень, под прикрытие. Ещё одна пуля ударила в камень по касательной и с резким жужжанием ушла рикошетом в небо. Ни первого, ни второго выстрелов Юра не услышал. Наверное, стреляли из чего-то наподобие «винтореза», что плохо — при всех своих недостатках «винторез» был чертовски опасным оружием. А тут ещё глаз… Юра приложил ладонь, потом посмотрел на неё. Вроде бы только кровь. Может, обойдётся. Было бы обидно потерять глаз от какой-то каменной крошки.

— Кто это? — спросила Эля, лёжа на спине и глядя на Юру жутко, безотрывно. — Те? Наши?

— Вряд ли, — сказал Юра. — У них снайперки не было. Кто-то другой. Ты как?

— Как нашатырю нюхнула, — вдруг хихикнула Эля. Это было нехорошее хихиканье, оно могло перейти в истерику. Но могло и не перейти.

— Лежи, не подымайся.

— Да, мой лейтенант.

— Попробуй… увидеть.

— Их?

— Ну да.

— Попробую.

Выглядывать поверх камня — дураков нет. Но что-то же надо делать…

Он отполз от камня шагов на пять, собрался, подскочил и снова упал. Через секунду свистнуло — не очень близко. Снайпер метрах в трёхстах… но это ерунда.

Потому что как минимум четверо, пригнувшись, приближались к ним, обхватывая камень с флангов.

Юра перекатился к камню.

— Плохо, — сказал он.

— Вижу, — сказала Эля. — Злые.

— Что им нужно, интересно?

— Мы.

— Ладно, потом разберёмся… чёрт.

— Там есть ещё. Один. Сзади. Он без оружия, но… давит. Это он нас…

— Понял, — догадался Юра. — Менталист, он же контролёр. Это хорошо, что мы с тобой запивали водку самогоном.

— Что?

— Потом объясню…

Контролёр, подумал он. С какими-то бандосами. А ведь нам кранты, ребята.

Двух шагов не дошли… обидно.

Сдаться?

И поступить в зомби.

— Юра, — ткнула его в бок Эля. — Держи.

— Что это?

Это была пуговица. Вернее, капсула с дум-мумиё в виде пуговицы. Он совсем про неё забыл. Свою отдал Серёге, а про Элину забыл.

— Я же ещё живой, — сказал он.

— Заранее.

— Нет, — сказал он. — У меня есть идея получше.

Он лёг на спину, расстегнул шинель и засунул руку во внутренний карман жилетки. Неужели и это спёрли? Слава богу, на месте.

Ухватив пузырёк двумя пальцами, Юра вытащил его и тут же уронил. Да что за чёрт. Проклятый контролёр…

Ни хрена руки не слушались.

— Помоги, — сказал он, и Эля поняла без слов, зашарила руками по полам распахнутой шинели. Нашла. Зубами открутила пробку.

— Что это?

— Давай… все.

Она высыпала ему прямо в рот желатиновые капсулы. Юра языком направил несколько между зубами и раздавил. Потом ещё и ещё — пока было что давить.

У снадобья был беспомощный сладковатый вкус.

Ну, Быстрорез… на тебя, гада, вся надежда…

Сначала закружилась и опустела голова, а потом Юра вдруг услышал совсем рядом писк медицинского монитора и бубнящие голоса: «…четвёртые сутки, и если быть точным — семьдесят восемь часов калий заметно ниже нормы, но по серотонину и норадреналину нет, свёртываемость остаётся очень высокой, протромбиновый индекс таламонал, я думаю, пока отменять не будем, пусть…» — это было так реально, что он даже чуть приподнялся и стал озираться вокруг, ожидая увидеть врачей… примерно так же он пришёл в себя в госпитале в Дербенте три года назад — и сейчас сверкнуло то ли понимание, то ли надежда, что вот оно: бред закончился, и он наконец очнулся.

Вместо этого он увидел два чёрных кружка автоматных дул, глядящих ему прямо в глаза.

— Ну що, москалик, добігався? Сталася дупа?

Юра хотел что-то ответить, но только скривился. Бандос был тощенький и молоденький, лет семнадцати, с быстрыми злыми глазками.

«…я не могу сказать, что есть объективное ухудшение параметров, но почему-то он загружается… — продолжали бубнить голоса, — …что мы могли упустить?..»

— Знаете, люблю теплої осінньої днини побродити по лісу з двостволкою, — сказал другой бандос, старший, толстый сам и с толстым холёным лицом, с пущенным по виску оселедцем.

— На полювання? — подсказал молодой; это у них явно была проработанная хохма.

— Ні, по гриби… Бувало, підійдеш так до грибників — і скажеш просто: ого! скільки грибочків назбирали!

Подошли ещё двое, остановились поодаль. Юра вдруг понял, что отчётливо видит обоих, хотя они стоят на противоположных сторонах — один справа от него, другой слева. Причём тот, который слева, оказывается за камнем…

Потом он увидел контролёра.

Лысый мужичок в хорошей и дорогой, но совсем не по размеру кожаной куртке брёл к ним, сильно подволакивая ногу. Он был сосредоточен и зол — зол тем, что с этими двумя у него что-то не совсем получилось, пришлось их просто глушить, то ли на предыдущих слишком много сил потратил, то ли ещё что, ладно, сейчас разберёмся… Но тут контролёр почувствовал неладное и замер.

А Юра тем временем увидел снайпера.

Снайпер стоял за деревом, положив винтовку на торчащий сучок, и через прицел разглядывал происходящее. Ему тоже что-то не нравилось. Он был самый опытный здесь и самый главный — именно потому, что опытный. Ему этого даже никогда не приходилось доказывать. И именно в силу опытности он был достаточно осторожен. Внутренний голос сейчас подсказывал ему: сматывайся. Бросай всё и сматывайся. Но вместо этого он поймал в прицел голову контролёра (Мирон, откуда-то узнал Юра, его зовут Мирон; а снайпера зовут Лев Савельевич, и прозвище у него Дырявый) и нажал спуск.