* * *

Проходит почти час, а мы все ждем. С каждой минутой отчаяние растет, я прислушиваюсь к шагам и голосам за дверью. Так и хочется выбежать в коридор и позвать на помощь. Пусть обратят на нас внимание и скажут хоть что-нибудь определенное.

Ева сидит напротив, обхватив руками колени. Сейчас она похожа на птичку на жердочке. На плечи дочери неожиданно свалился слишком тяжкий для ее возраста груз. Она не только боится за жизнь отца и брата, но и скорбит по Соне. И несмотря на мое враждебное отношение к этой женщине, должна признать, что Соня прекрасно относилась к Еве и всегда с радостью принимала ее в своем доме. Втайне я ей за это благодарна и, к своему удивлению, тоже горюю о ее нелепой гибели. Уму непостижимо, за какую-то долю секунды Роджер остался без жены, а Джереми – без матери. Соне было всего двадцать четыре года.

Старательно прикрываю от Евы брошюру о трансплантации органов и подумываю засунуть ее незаметно за стол. А еще гоню прочь мысль, что нас привели в частную комнату ожидания. Моя семья имеет печальный опыт посещения больниц, а потому точно знаю: частная комната ожидания не сулит ничего хорошего.

Мутти стоит на часах у двери: одна рука прижата к груди, а второй держится за подбородок. Время от времени она начинает мерить комнату шагами, но неизменно возвращается на прежнее место.

Наконец дверь открывается, я вскакиваю на ноги, но при виде Шанталь не могу сдержать раздражения.

– С вами уже побеседовали? – осведомляется медсестра.

– Нет, и не думали. Мы ждем больше часа, но никто так и не удосужился к нам прийти. – Понимаю, что веду себя невежливо, но разве не ясно, в каком отчаянном положении мы находимся?

– Простите, что заставляем вас ждать. Я доложила врачам о вашем приезде, но, видите ли, в нашем отделении часто возникают непредвиденные ситуации. Может, принести кофе или сок? Или что-нибудь перекусить?

– Не надо. Но умоляю, скажите, как себя чувствует Роджер?

Шанталь, поджав губы, на некоторое время задумывается. Смотрит то на меня, то на Еву и, в конце концов, принимает важное для себя решение.

– Вы приехали прямо из города? – обращается она к нам.

– Да, – кивает Мутти.

– А где остановиться, уже нашли?

– Пока нет.

– Напротив западного входа находится отель, где предусмотрены номера для семей пациентов. Я точно знаю, свободные комнаты там есть, так как недавно отправила туда еще одну семью. Миссис Циммер, советую отвести Еву в отель и устроиться самим, пока не слишком поздно.

Мы с Мутти обмениваемся удивленными взглядами.

– Пойдем, Ева. – Мутти берет свою куртку и сумочку. – Надо снять номер.

– Я хочу увидеться с папой, – настаивает Ева.

– Увидишься, – обещает Мутти и гладит внучку по прижатым к груди коленкам. – Вот зарегистрируемся и сразу же вернемся в больницу.

– А где Джереми? Почему нам ничего не говорят? – возмущается Ева, опуская ноги на пол. Голос у нее недовольный, но она тоже накидывает куртку и идет к выходу.

– Джереми в детской палате, – сообщает Шанталь.

– Я хочу с ним повидаться, – настаивает Ева.

– Непременно повидаешься, – успокаивает Мутти. – Всему свое время, скоро навестишь обоих. Только никто не выиграет, если придется ночевать в машине. Так что поторопись.

Ева хмурится, вижу, как опускаются ее плечи.

Хватаю дочь в объятия и крепко прижимаю к себе. Ева повисает на мне всей тяжестью, колючие волоски на остриженном черепе щекочут нос. Некоторое время мы так и стоим, не в силах отпустить друг друга.

– Все будет хорошо, – шепчу я, хотя знаю, что это неправда.

– Ладно, пойду в отель, – дрожащим голоском соглашается Ева. Она шмыгает носом, и из глаз льются слезы. Но на прежнюю истерику это не похоже.

Шанталь ласково треплет ее по плечу.

– Вот и славно, – улыбается она, провожая взглядом Еву и Мутти.

Потом Шанталь плотно закрывает дверь и показывает на стул:

– Присядьте.

Послушно сажусь в кресло и, сцепив дрожащие руки, жду, что она скажет.

Медсестра пристраивается на краешек стула напротив и наклоняется ко мне.

– Хорошо, что вы приехали. Мы уже начали сомневаться, есть ли у него родственники.

– Мы ничего не знали. Были вместе с дочерью на соревнованиях по конному троеборью. Только сегодня мне сказали о трагедии. – Говорю слишком быстро, будто оправдываюсь и доказываю свою невиновность.

– Сколько лет Еве?

– Шестнадцать.

Шанталь с многозначительным видом кивает:

– Вот я и подумала, что она слишком молода. Полагаю, вам лучше пройти к мистеру Олдричу одной, без Евы. Воспользуйтесь случаем, пока ее здесь нет.

– А что такое? Может, наконец объясните, что происходит!

– Подождите минуточку, сейчас я вернусь с доктором. – Шанталь поднимается с места и направляется к двери.

– Ради бога, не молчите! Неужели не понимаете, чего мне стоит эта неопределенность?! – Незаметно для себя перехожу на крик, но остановиться уже не могу.

А Шанталь будто не слышит и осторожно закрывает за собой дверь.

Тупо рассматриваю блеклые обои с абстрактным рисунком, а страх и отчаяние все сильнее дают о себе знать.

* * *

Вскоре после ухода Шанталь появляется врач в халате и брюках сине-зеленого цвета. Его волосы скрыты под хирургической шапочкой, на шее висит бумажная маска. Шанталь идет следом и закрывает за собой дверь.

– Миссис Циммер, меня зовут Крис Лефкоу, я – один из хирургов, оперировавших вашего мужа.

Я машинально пожимаю протянутую руку, отмечая про себя, что врач назвал Роджера моим мужем. Поправлять его не хочется, да и какая теперь разница?

– Простите, что заставил вас ждать. Когда вы приехали, мистеру Олдричу как раз делали операцию. – Врач садится в кресло напротив меня и, наклонившись вперед, опирается локтями о колени. Пальцы рук сцеплены в замок, взгляд сосредоточенный. Наверняка я не первая, с кем ему приходится вести подобные беседы.

Шанталь тихонько садится рядом со мной.

– Операция, – тупо повторяю я.

– Необходимо уменьшить давление на мозг.

Воображение рисует жуткую картину, и я не в силах произнести ни слова. Затянувшееся молчание становится невыносимым. Неожиданно понимаю, что рассматриваю ноги хирурга. Поднимаю глаза и встречаюсь с его настойчивым взглядом. Вижу пролегшие на лбу морщины.

– Каким образом это делается?

– Мы удалили кусок черепа, чтобы освободить место для гематомы.

Я издаю нечленораздельный звук и, выпрямившись в кресле, зажимаю рукой рот.