А я ощущал недоумение существ. Они повернулись друг к другу и стали коротко вякать на своём гортанном языке. Эмоции у них сменялись одна за другой.

– Чего они решают? – уже не поворачиваясь в мою сторону, тихо спросила у меня Катрин.

А я вдруг решил пошутить.

– Понимаешь, судя по их ощущениям, они хотят нас съесть. Вот только никак не могут решить, здесь нас приготовить или увести к ним, а потом уже сожрать.

– Моя нельзя кушать! – замахала на них руками девушка, и я почувствовал испуг в её душе.

– Моя разумная! Моя хочет дружить! Моя давать подарки! – Катрин кинулась к нашему багажу и стала доставать из него зеркала, бусы, яркие кубики, как для туземцев.

Увидев эту картину, я рассмеялся во весь голос:

– Катя! Да я пошутил! Ха-ха-ха…

Расплёскивая вокруг себя хорошее настроение, я и не заметил, что в окружающем меня эмоциональном пространстве резко изменилась аура. Амфибии вдруг бросили свои копья и стали подходить к нам ближе. Они буквально лучились дружелюбием. Успокоившись, я вновь просканировал их. Любопытство, понимание и доброта по отношению к нам.

– Катя, похоже, они нами заинтересовались и поняли, что мы разумные. Я не знаю, это мой смех на них так подействовал или твоя реакция, но явно контакт у нас состоится.

Амфибии подошли к нам на расстояние вытянутой руки. Мы стояли не шелохнувшись, но с любопытством следили, что будет дальше. Существа протянули свои верхние конечности, очень похожие на наши ладони, только вместо трёх фаланг на их пальцах я заметил всего две, и стали нас ощупывать. Эмоции калейдоскопом сменялись у меня в голове, но агрессии я не ощущал. Они издавали какие-то непонятные звуки, наверное, обсуждали невиданных ранее пришельцев. После того как они нас потрогали, Катрин неожиданно стала трогать и их тела. Я увидел, что это им интересно и не противно, поэтому, сам того не ожидая, присоединился к эксперименту.

Короткая шерсть на телах амфибий была жёсткой и лоснящейся. Наверное, это помогает им передвигаться под водой и не мёрзнуть, подумал я. И вдруг ощутил одобрение, что я угадал. Став смелее, я уже увереннее трогал руки, пальцы и голову амфибий. Подняв за руку одну из конечностей исследуемого мной существа, я поставил рядом свою руку и стал показывать наши различия. Амфибия довольно заурчала, когда я обратил её внимание на различие наших пальцев и возможности движения кистей. У них кисть была более развитой и могла изворачиваться на большие углы. А амфибия, которая до этого трогала девушку, вдруг показала на её одежду и тут же повторила жест, указав на моё обнажённое тело.

– Одежда! – произнесла Катрин.

– Гу! – подтвердила амфибия.

– Гу – одежда – гу! – повторила девушка и стала снимать её с себя.

Я стоял остолбеневший, наблюдая, как Катя раздевается. Мы несколько дней прожили вместе, и я ещё ни разу не видел её обнажённой. Фигура у неё была крепкой, но очень гармоничной. Таких актрис часто приглашают у нас на Земле сниматься в сериалах о женщинах-воительницах. Большая округлая грудь, на животе просматриваются даже кубики накачанного пресса, и практически нигде нет следов жирового отложения.

– Снимай трусы, – вдруг услышал я её команду.

– Зачем?

– Снимай, тебе говорю.

Покраснев, я стянул последнюю на себе одежду. Тело моё, как ему и положено, тут же отреагировало на обнажённую красавицу. Я прикрыл пах руками, а девушка без стеснения стала показывать на себе и мне наши анатомические различия. После чего несколько раз повторила:

– Самец. – А указав на себя: – Самка.

– Ка! Гы! – сказала амфибия, указала себе за голову, где находились небольшие ушные отверстия с синеватым оттенком, и повторила: – Ка! – Потом показала на соседнюю особь, и вновь мы услышали: – Ка! – А на третьей амфибии ушные раковины были зеленоватого оттенка, и прозвучало: – Гы.

Так мы поняли, что здесь было два самца и одна самка. Катрин рассмеялась и повторила за амфибией, указывая то на нас, то на них:

– Ка. Гы.

Потом мы оделись и пригласили их к костру. Наш словарный запас стал пополняться новыми понятиями разнообразных обиходных предметов, таких как камень, песок, вода, огонь, дерево, трава. Хотя возникали и непонятки. Указывая на воду озера, амфибии выдавали звук, но при его повторении эмоции у них менялись. Не сразу, но я сообразил, что они пытались нам сказать, что вода бывает разной. Сейчас это спокойная чистая вода, при другой окраске эмоций – что вода грязная. Что вода несёт радость или страх, что она движется или стоит. Все свои догадки я перечислял Катрин, а она с распахнутыми от восторга глазами всё записывала в свой ноутбук. Её гипотеза подтверждалась на глазах, что у нас и у амфибий совершенно разные вербальные составляющие языка. Мы мыслим по-разному.

Я вспомнил, что ещё в начале двадцатого века лингвист Бенджамин Ли Уорф выдвинул гипотезу, что язык определяет образ мыслей его носителей. Он предложил простой пример: у европейца есть одно слово для определения падающего снега, снега, который лежит на земле, снега, превратившегося в лёд, и так далее. А для эскимоса существование такого всеобъемлющего слова немыслимо. Для каждого состояния он использует совершенно разные определения. Они как-то попытались сосчитать, сколько у эскимосов есть слов для описания состояния снега, и когда их количество превысило двести, то уже никто не взялся их пересчитывать.

Так и здесь с амфибиями, только к звуку прилагались эмоции. Видимо, местные существа были отличными эм-патами.

Мы ещё долго сидели бы у костра, но вдруг все существа встали, и я почувствовал, что им нужно уходить. Пришлось передать им ощущение печали, но они тут же дали мне понять, что наша встреча не последняя и мы ещё увидимся. Я перевёл это Кате, и мы даже проводили амфибий до ближайших кустов.

А потом, сидя у костра, мы с ней распили бутылочку вина, припасённую девушкой по такому случаю. Эмоции прямо распирали Катрин, она постоянно наговаривала в диктофон свои мысли и догадки. А я всё думал о её теле. Да, давно у меня не было женщины…

Наконец, искупавшись в озере, я завалился спать в палатку и очень удивился, когда чья-то шаловливая ручонка прогнала мой сон. Открыв глаза, я увидел в полутьме обнажённую Катрин, которая стягивала с меня нижнее бельё, а потом, оседлав меня, принялась со стонами раскачиваться, прижимая мои руки к полу палатки. Мне хотелось тоже потискать её за приятные выпуклости, но девушка словно не замечала моих осторожных попыток освободиться. Она буквально насиловала меня, не думая ни о чём. Такой изощрённой пытки я не мог долго сопротивляться, и наши стоны слились в едином рыке.

А утром Катя виновато, опустив глаза, просила у меня прощения:

– Извини меня, Стас, я себя этой ночью просто не контролировала. Тут слились все факторы возбуждения: и наша поездка, и первый контакт, и подтверждение моей гипотезы, и вино… Да и долгое воздержание, – засмущалась она. – Поэтому я на тебя и накинулась. Мне очень стыдно…