Мы шли по вневременной улице. Слева – Микка, справа – я, посередине – Дед Мороз. Сверху сыпал мягкий новогодний снег.

Это было странное свидание, под присмотром родителей.

Но я ничего не имела против.

Дома я написала еще одно поздравление. Оно получилось вот таким:

Новогодняя дорога, освещенная гирляндами.

Она не петляет, не обманывает, идет прямо.

И не заканчивается.

По ней можно идти от одного Нового года к другому.

От того, что уже был, – к тому, которого еще не было.

От того, которого еще не было, – к тому, что уже был.

Но все будет оставаться новым.

Даже то, что было миллион лет назад.

Даже ты.

Всегда.

Ко мне в комнату заглянула мама. И рассказала, что многим на работе стали приходить поздравления от незнакомых людей. И все пишут поздравления, отправляют их по случайным адресам.

Я улыбнулась.

Действительно, шла волна.

Теперь мои поздравления были просто одними из множества, и мне почему-то от этого стало приятно. А еще от того, что пройдет несколько дней – и настанет пора наряжать елку. Я выключила свет и смотрела на улицу. Мне очень хотелось пойти к Маше и рассказать ей о сегодняшней прогулке, о почти настоящем Деде Морозе и о новогодней дороге, на которой пересекалось время. Она это обязательно нарисует, я знаю. Но сейчас идти к ней было уже поздно, а завтра с утра – бесполезно. Она сначала работает до пяти утра, а потом спит до двух дня, как будто в этом есть смысл – позже ложиться и позже вставать… Я вот ложусь нормально и просыпаюсь нормально, и производительность у меня замечательная!

Мы с Миккой пришли к открытию почты. А еще с нами пошел мой папа, чтобы получить посылку по правилам. Потом Микка должен был идти в школу, папа – на работу, а ко мне собиралась Светка. Возле закрытой почты уже водили хороводы нетерпеливые отправители и получатели. Мы заняли очередь.

– Надо было с вечера стоять, – деловито сказал Микка, шмыгнул носом и катнул передо мною саночки. – Садись, прокачу.

Я без разговоров села, Микка с готовностью потянул за веревку и согнулся от тяжести.

– В тебе что, две тонны, что ли? – натужно спросил он и осуждающе посмотрел на моего папу. Папа делал вид, что он не с нами.

А я хотела возмутиться, решила встать, но тут Микка хохотнул и покатил меня: вправо, влево, мимо хороводных людей, до забора и обратно, резко заворачивал и так старался, что я даже забыла сердиться по поводу того, что во мне две тонны. Ничего-ничего, ему еще тащить мою многокилограммовую посылку! Папа предлагал помочь, но я только зашикала на него.

Очередь стала собираться воедино, и мы к ним присоединились.

– А что там сегодня на елочке? – спросил Микка.

– На какой елочке? – начала было я и запнулась.

И поняла, что забыла на свою белоснежную елку даже взглянуть! Идти нужно было рано, я, почти не просыпаясь, взяла одежду, умылась и оделась в ванной, дождалась папу, и мы вышли на улицу… Забыла!

Я вжала голову в плечи и сказала полушепотом:

– Забыла, Микка…

Он покивал и сказал:

– А ведь на ней может оказаться все, что угодно!

– Да? – испуганно спросила я. Папа глянул на нас, но тут же отвернулся. Видимо, не хотел мешать. – Микка… А вдруг… только не смейся… Вдруг елка обидится, что я забыла? И там ничего не будет? Ну… посчитает, что я не справилась. Я ведь не специально забыла, случайно!

Люди подозрительно на нас посмотрели. А Микка приобнял меня за плечо, похлопал перчаткой по моей куртке и сказал:

– Не переживай. Подарки назад не забирают. И елки за забывчивость не наказывают.

Я благодарно на него посмотрела. Здорово, что он все понимает! Мне вдруг стало хорошо оттого, что он рядом, что он похлопывает меня по куртке. И что утро морозное, предрассветное, и очередь стоит, и почта все не открывается. Наверное, Микка чувствовал что-то примерно то же самое, потому что решил сделать мне комплимент:

– Ты, Мика, какая-то несуразная…

И, чтобы мне было еще приятней, улыбнулся и снова похлопал меня по рукаву.

Пятнадцать килограммов посылки – это не шутки. Тяжеленная. Мы с Миккой еле вынесли ее на улицу. Я рвалась помочь, а он меня отгонял. Папу мы отогнали сразу, и он, обиженный, пошел на работу. От моей помощи Микке, видимо, было еще тяжелее, но я не могла оставаться в стороне!

Микка уже здорово опаздывал в школу, но дома я предложила накормить его и заглянуть в посылку. Он не отказался. Мы разрезали почтовый скотч (в этот раз посылка была обычной, без сургучных печатей) и нырнули в картонную коробку.

– Д-а-а-а-а… – только и сказал Микка.

– Ничего себе, – удивилась я и потерла лоб.

В коробке были открытки. Множество открыток. Мне показалось, что их там – миллион. Пустые, не подписанные. С марками – уже наклеенными! Все новогодние. И советские с зайцами и медвежатами. И с фотографиями всевозможных елок. И…

Нет, я столько точно не смогу отправить. Даже если подключить Микку и Светку. Даже если по вечерам заставлять писать поздравления маму и папу. Да и десять дней до Нового года – это так мало для такого количества открыток!

Микка задумчиво ел пюре с яичницей.

– Вкусно? – спросила я его.

– Много, – задумчиво сказал он.

– Пюре?

– Открыток…

Я кивнула.

И тут мы снова вспомнили про елку. Теперь и Микка забыл о ней! Мы побежали чуть ли не наперегонки. Ворвались в мою комнату, и Булька настороженно на нас посмотрел с подоконника, как будто хотел сказать:

– Чего шумите? Бульчат испугаете.

Мы махнули на него рукой и уставились на елку. Переглянулись с Миккой и снова посмотрели на нее.

На елке висели конфеты, грецкие орехи, миниатюрные конверты, серебристые шарики со свернутыми бумажками внутри… Украшений было множество. Это было удивительно и красиво. Микка осторожно снял миниатюрный конверт, заглянул внутрь. Там был адрес.

– Ну что же, все сходится, Мика, – сказал Микка.

Я кивнула. Посылка, адреса на елке… Все один к одному. Только вот нам самим не справиться.

– Я вечером прибегу, – пообещал Микка, одеваясь. – Мы что-нибудь придумаем.

Но «что-нибудь» придумала Светка. Вот уж где светлая волейбольная голова!

– Пойдем, – сказала она сразу после того, как пришла и узнала новости.

Я как раз долепила худенького бульчонка и показала Бульке:

– Как тебе?

– Откормим, – пообещал тот.

А у Светки спросила: