Леон щелкнул зажигалкой и с удивлением услышал тонкое шипение – сигарета оказалась свернута не из бумаги, а из кукурузного листа.

– Уругвайские родичи презентовали, – с улыбкой комментировал Дорош. – Затянись как следует, тебе понравится.

– Там что, каннабис? – поразился Леон, ощутив в дыме сигареты незнакомые ему кисло-сладкие нотки.

– Нет, конечно, – засмеялся Дорош. – Это просто такой сорт. Стоит недешево, потому у нас не достать. Я хочу ящик заказать, благо жалование мне теперь вполне позволяет.

Макрицкий с интересом посмотрел на тлеющую в пальцах сигарету, глубоко затянулся и кивнул приятелю, указывая на бутылочку бренди, стоящую посреди стола.

– В частную космонавтику я не просто верю, – произнес Леон, глядя как Дорош аккуратно разливает по рюмочкам густо-коричневый напиток, – я вижу тенденции, отмахиваться от которых уже поздно. В последнее время очень многое переменилось, да ты и сам должен видеть все это.

– Я вижу, – с готовностью кивнул подполковник. – Но вот как юрист могу сказать тебе смело – проблем у нас появится – тьма. Ты, конечно, можешь назвать меня консерватором, и будешь при этом прав, но, знаешь, на сегодняшний день – лучше б оно все оставалось так как есть.

– Уже увы, – мотнул головой Леон, поднося к носу свою порцию, – нас подкосит энергетика. Невосполнимые ресурсы планеты мы уже почти сожрали, а восполняемых хватит лишь на очень скромное существование – то есть при условии резкого сокращения потребления.

– Не говорил бы ты этого, – сморщился Дорош и осторожно глотнул бренди. – Фу. Дрянь какая, в самом деле…

– Почему не говорил?

– Ну, я понимаю, что тебе можно, конечно. Вот другим… мой шеф, например, глубоко убежден в том, что правительственные структуры должны пойти на любые меры вплоть до силовых…

– Валерчик, да ты спятил. Как ты себе это представляешь?

Дорош поднял на него глаза и слабо улыбнулся.

– Например, введение монополии на ту самую энергетику.

– Да ты что! Это же вызовет такую бучу, что и подумать страшно.

– Да? А что ты скажешь, если перед этим в стране будет введено чрезвычайное положение?

– Еще глупее. Ты же юрист…

– Поверь, они вывернутся. Сошлются на европейскую нестабильность или еще на что-нибудь – общественное мнение уже и так достаточно подогрето… Никто и не пикнет.

«Лобов! – вдруг вспомнил Леон. – Действительно… Сейчас просто еще не осознали, а вот завтра-послезавтра начнется – в Марсель полетят комиссии, все сети будут забиты штатными правительственными «пророками», вещающими о близком конце света. Тогда, конечно, пищать будет поздно. А в Европе организуют то же самое – и все, приехали. Договор, возможно, действительно отложат надолго, но особой роли это уже не сыграет. Вот черт, а…»

– Ведь ты же должен понимать, что речь идет не просто о дестабилизации тех или иных рынков, которая неизбежно последует за рывком в реализации негосударственных программ, – спокойно продолжал Дорош. – Все гораздо хуже – в течении нескольких лет изменятся сами правила игры. И наиболее опасно то, что транснациональные корпорации потребуют изменения социальной политики, на которой держатся почти все сегодняшние надправительственные объединения. Да, я понимаю, что все эти «социальные пакеты», гарантируемые в большинстве государств, не только тормозят развитие экономики, а попросту душат ее – но эта система, при всей ее невыгодности, позволяет избегать потрясений… Пойми, Леон, мы все равно не сможем заставить работать тех, кто работать не привык. Поздно уже, ушел наш поезд.

– Пусть сдохнут, – скривился Макрицкий. – А их детям придется все же что-то делать.

– Хорошо, сдохнут – а до того? Снесут Брюссель? Ты хоть знаешь, сколько их?

– Знаю. В Штатах – около тридцати процентов трудоспособного населения.

– В Европе, согласен, чуточку меньше – двадцать семь с половиной по последним отчетам. Но они же, к сожалению, обеспечивают прирост населения, следовательно, являются самым значимым электоральным фактором. Вопросы есть?

– Вот идиотизм! – не выдержал Леон. – Ты хоть понимаешь, что ты городишь, Валера? Мы подошли к развилке – либо сегодня мы выживаем за счет предельной самомобилизации, как бы трудно и грустно это ни было, либо следующее поколение сожрет самое себя!

– Нет, – уверенно мотнул головой Дорош. – Есть программы… о них не говорят, конечно, но мне кажется, что именно об этом сейчас и думают – как в Брюсселе, так и в Вашингтоне. Да и у нас, боюсь, тоже. Сокращение численности населения. Срок – два, максимум три поколения. Космос станет попросту ненужным. Конечно, ты назовешь это махровым тоталитаризмом, но ведь у индусов это почти получилось в тридцатые? И никто не возмущался. Мозги как следует промыли, да и все. Если бы не началось освоение новых энергетических программ и космоса, все было бы нормально.

– Нормально?! Валера, ты считаешь это нормальным? Это тупик!

– Леон, это нормально для тех, кто уже подготовлен к соответствующему развитию событий. Человек слышит только то, что ему говорят – это старая концепция, проверенная, кстати, именно у нас, как ты помнишь. Ладно, что об этом сейчас болтать, – Дорош допил бренди и встал. – Потом все видно будет. Одно могу тебе сказать твердо – подумай, бодаться с системой, работающей на четко отработанных концепциях управления, довольно глупо. Тебя свалят, будь ты хоть старый партизан. Лучше барахтаться… Так что, пойдем завтра к китаянкам?

– А? – Леон не сразу понял, о чем идет речь. – К китаянкам? А… ну пойдем, коль так тебе приспичило. Я давно хочу по Праге побродить – все как-то не складывалось, одни командировки.

– Ну, давай. На открытии я шефа сопровождаю, вечером тоже с ним, а завтра утречком я тебя найду. Жди.

* * *

Спускаясь в лифте, Макрицкий вдруг поймал себя на ощущении тяжести в животе. Было бы недурно застрять на полчасика между этажами. Но лифт, увы, работал без малейших намеков на неисправность.

«Каплер в Севилье умудрился опоздать, – подумал Леон, разглядывая в зеркале свою физиономию: потолочный плафон отдавал зеленоватым, поэтому каждая из немногочисленных пока морщинок выглядела лет на пять старше положенного. – Черт, может заскочить в бар?»

Лифт остановился, пискнул оповещающим сигналом и распахнул хромированные двери. Макрицкий сразу же погрузился в многоголосый гул, пока еще не слишком близкий – основная масса народу толпилась за углом широкого светлого коридора. Леон поправил саблю и вышел из уютной капсулы, вдруг ставшей для него своеобразным коконом личной безопасности. Взрыв в «Альгамбре» все же ощутимо ударил по психике и, как догадывался Леон, последствия этого удара будут долго еще проявляться в самом неожиданном виде. Вот как сейчас, например…

Макрицкий завернул за угол и остановился, пытаясь высмотреть в пестрой толпе «своих». Вон где-то мелькнула высокая синяя фуражка с двуглавым орлом на тулье. Рассыпаясь в извинениях, Леон заработал локтями и вскоре приблизился к делегации Славянского Союза, кучковавшейся пока в отдалении от дубовых дверей конференц-зала. Из числа присутствовавших военную форму носили всего двое – кивнувший ему Дорош и высокий седой генерал-майор, очевидно, шеф его юридической службы. Макрицкий представился по всей форме, удостоился покровительственного кивка (опускаться до рукопожатия юрист посчитал ниже своего достоинства) и отошел в сторонку, так как к ним вдруг рванули сразу три репортерские группы. Общаться с представителями СМИ ему не стоило.