их мальчики тренировались под прохладным солнцем раннего летнего дня. Вместо этого она нашла укромное местечко в уголке рядом с таинственной темной дверью, присела, откинулась на спинку стула и стала наблюдать.

Более двадцати лет одним из ее любимых зрелищ было зрелище Вали с оружием в руках. В этот теплый день он сбросил тунику и проводил тренировку так, как обычно дрался, — с обнаженной грудью. Обитатели замка уже давно перестали возмущаться его обнаженной кожей и уделяли их тренировкам ровно столько внимания, сколько требовалось, чтобы не попасть под нечаянный удар.

С годами на теле Вали появилось больше шрамов, но оно не утратило своей упругости, крепости, силы и ловкости. Его мускулы напрягались и перекатывались, когда он размахивался и делал ложные выпады, останавливаясь, чтобы проинструктировать и покритиковать.

Через некоторое время он отступил назад и приказал Хокону и Агнару сразиться. Хокон сразу же повел себя агрессивно, даже опасно, набросившись на своего младшего брата и ударив с такой силой, что Агнар отшатнулся и рухнул на землю, выронив меч и спрятавшись за щитом.

Вали позволил этому случиться, его взгляд не дрогнул. Бренна знала, что он держит себя в руках. Он протянул руку Агнару, который проигнорировал ее и самостоятельно поднялся на ноги и взял свой меч. Затем Вали повернулся к Хокону и взмахнул своим собственным затупленным мечом. Он хотел сразиться с самим Хоконом.

Бренна улыбнулась, поняв намерения мужа. Он хотел показать Агнару приемы защиты и в то же время — наказать Хокона за то, что тот с такой силой атаковал своего младшего брата.

Все произошло так, как она и ожидала: Вали выкрикивал свои ходы Агнару, одновременно оттесняя Хокона назад, пока тому тоже не пришлось спрятаться за своим щитом.

Хокон. Он был жизнерадостным, счастливым ребенком, но, став мужчиной, стал язвительным и недовольным. Они с Вали часто говорили об этом, и их мнения сходились в том, почему Хокон такой, какой есть, но не в том, как и могут ли они это изменить.

Хокон ревновал свою старшую сестру. У Сольвейг было или могло бы быть то, что он хотел получить, и он не удовлетворился бы меньшим. Они были очень похожи, хотя и сильно отличались друг от друга, как две стороны монеты. Оба были движимы ожиданиями. Сольвейг стремилась быть достойной своих привилегий, а Хокон верил, что он сам по себе достоин привилегий. Ни один из них, казалось, не был доволен тем, что имел.

И все же здесь, в Меркурии, Сольвейг изменилась. Бренна думала, что Меркурия стала для дочери тем, чем стала для нее самой Эстландия. Место, где никто тебя не знал, становилось местом, где ты сам мог узнать себя по-настоящему.

Бренна принесла это новое самосознание с собой, когда покидала Эстландию. Это помогло ей пройти через самое тяжелое испытание в жизни. Она знала свое место и своих людей, она чувствовала их присутствие в своем сердце даже за тридевять земель, и у нее была надежда, которая пришла вместе с большой любовью. Потому что у нее был Вали.

Она надеялась, что Магни станет таким же якорем для Сольвейг и что ее дочь вернется в их мир более сильной и целеустремленной.

Однако Хокон — его путь все еще казался темным и трудным.

— Бренна! — позвал Вали. — Присоединяйся к нам!

Обнаруженная, Бренна вышла вперед. У нее были сомнения по поводу воспитания из детей воинов, это было правдой. Но вряд ли она могла попросить своих детей свернуть с выбранного ими пути просто потому, что это сделало бы ее спокойнее. Это было именно то, что пыталась сделать с ней мать, и именно это вынудило ее покинуть свой дом и отправиться в большой мир в одиночестве.

Если ее дети станут воинами, то лучшее, что она может сделать — помочь им стать величайшими воинами, какими они только могли бы быть.

Агнар отчаянно хотел отправиться в поход, и теперь он был достаточно взрослым, чтобы тренироваться. Не для того, чтобы сражаться в этой войне, нет. Но когда-нибудь он станет могучим воином, и если он найдет свою смерть в бою, это будет смерть, которую он выбрал сам.

Как Илва выбрала свою смерть.

Вали много раз говорил эту правду Бренне за те месяцы, что прошли после смерти их дочери, но теперь она наконец проникла в нее — не только чтобы успокоить, но и для того, чтобы наконец стать истиной. Смерть Илвы была хорошей. Она ушла с честью и оставила свою историю. Все, чего она хотела, — стать великим воином, и она осуществила свою мечту.

С легким сердцем Бренна вышла на солнце и направилась к своим мужчинам. Она не станет удерживать Агнара. Когда он будет готов, она позволит ему сражаться.

— oOo~

У двери в комнату, которую она делила с Вали, Бренне преградила путь толпа служанок, которые как раз выносили большую ванну. Она отступила с пути, и все они неуклюже закачались, пытаясь одновременно поклониться ей и вытащить тяжелую ванну в коридор.

— Извините, мэм, — пробормотала одна из них, отводя глаза.

Бренна ответила коротким кивком и вошла в комнату.

Вали стоял перед камином, вытирая свое обнаженное тело толстой тканью. Она улыбнулась. Неудивительно, что маленькие женщины казались такими рассеянными. Даже в их мире размеры ее мужчины, во всех отношениях, были впечатляющими. В этом маленьком мире это и вовсе было что-то неземное. И эти люди, казалось, стыдились своих тел — чувство, которое не разделял ни Вали, ни кто-либо из их народа.

— Ты снова напугал служанок.

Он издал низкий смешок и взял резной гребень.

— Их легко напугать. И им не нужно стоять надо мной, но они не уйдут, пока я не рявкну — и тогда они все вздрагивают.

— Я не думаю, что им разрешается уходить, пока они не помогут тебе. Ты ставишь их перед дилеммой.

Он тяжело вздохнул.

— Они рабы, но называют себя свободными. Этот мир такой странный. Я скучаю по дому.

Усевшись на жесткий стул с высокой спинкой, он набросил полотенце на ноги и принялся расчесывать длинную густую копну своих волос, расплетенных для мытья.

Бренна взяла гребень из рук мужа, встала у него за спиной и начала расчесывать его посеребренные сединой волосы. Влажные локоны были прохладными и шелковистыми на ощупь под ее пальцами, и она не торопилась, наслаждаясь этой близостью между ними. Она расчесала Вали волосы, чувствуя, как он расслабляется и погружается в доставляемое ею удовольствие.

Но ее ум тревожился, и это больше