нельзя было отрицать. Увиливать было не в ее правилах, поэтому Бренна просто сказала:

— Я бы хотела оставить детей тут, когда мы уедем.

Вали резко повернул голову, глядя на нее через плечо.

— Бренна?

— Мы сможем вернуться за ними, когда узнаем, что наш мир снова таков, каким он должен быть.

Вали ничего не сказал, но она могла видеть потрясение и протест в блеске его глаз.

— Мы не знаем, к чему вернемся, Вали. Мы не знаем, что натворил Толлак в наше отсутствие. Прошел почти год. Мы хорошо подготовились, но и он мог подготовиться тоже. — Почувствовав, как к горлу подступают чувства, она остановилась и постаралась взять себя в руки, прежде чем продолжить. Говорить об этом означало выставлять напоказ свои тревоги… и да, свои страхи. — Возможно, от дома ничего не осталось, кроме самой земли. И мы ожидаем долгой войны. Будет много сражений, а Това и Хелла такие юные. Зачем ввергать их в неизвестность, когда здесь они в безопасности, когда у них есть покой и друзья?

Он повернулся, обхватив ее руку своей и взяв гребень.

— Мы будем вдали от них очень долго, если покинем их. Месяцы. Дольше. Никогда еще мы так долго не были вдали от наших детей, любовь моя.

Она кивнула, силясь заговорить. Когда это все-таки удалось, голос сломался:

— Но они будут в безопасности.

Когда Вали посадил ее к себе на колени, она охотно свернулась калачиком в его руках.

— Это Илва? — тихо спросил он.

— Нет. Я смирилась с этим. Но она была Девой-защитницей, которая погибла в бою. Она выбрала свою смерть. Я хочу, чтобы все наши дети прожили хотя бы столько, чтобы иметь это благо.

— Мы проведем год вдали от самых младших наших детей.

— Возможно, не так долго.

— Бренна, не рассказывай себе сказки.

Он был прав; скорее всего, это займет год. Даже быстро выигранная война такого масштаба могла бы занять все лето, и тогда шанс вернуться был бы упущен до нового сезона.

— Да, год.

Бренна почувствовала прикосновение бороды мужа к своей щеке и его губ — к своему виску.

— У меня сердце разрывается при мысли об этом.

— И у меня. Но, Вали, они будут в безопасности.

— Тогда Това и Хелла останутся. А Агнар?

Ранее, во дворе, она узнала правду о своем младшем сыне, который уже не был мальчиком. И все же:

— Он недостаточно подготовлен, чтобы идти на войну.

— Нет. Но в нем есть мастерство. Больше терпения и проницательности, чем было у Хокона в том же возрасте. Я бы хотел, чтобы он был с нами. Чтобы отойти в сторону и посмотреть, к какой жизни он стремится.

Бренна хотела бы, чтобы сын остался здесь, но она знала мудрость Вали и знала, что Агнар будет в восторге, если ему разрешат присоединиться, даже просто в качестве поддержки.

— Да. Агнар должен плыть с нами. Но девочки остаются, и мы вернемся за ними, когда наш мир снова станет правильным.

Ее мужчина заключил ее в объятия и положил голову ей на плечо.

— Мы сделаем подношение богам, чтобы это произошло как можно скорее.

19

Магни почувствовал, как руки Сольвейг обвились вокруг его талии, и, опустив взгляд, увидел, как ее ладони сплелись у него на животе. Утреннее солнце, льющееся в окно, заставило тонкие светлые волоски на ее руках заблестеть.

— Ночь пришла и ушла, — прошептала она. — Ты не спал?

Он покачал головой. Пока ночь была еще в силе, он поднялся, оставив Сольвейг спокойно спящей, и с тех пор стоял у окна, а ведь солнце уже совсем взошло.

— Уже несколько часов никаких известий.

— Ты же знаешь: чтобы родить ребенка, уходит много времени.

Сольвейг скользнула перед ним и вклинилась между ним и окном. Магни улыбнулся. С распущенными волосами, растрепавшимися от их занятия любовью этой ночью, с мягким и розовым от сна лицом, одетая в струящуюся рубашку, едва доходившую до плеч, она была воплощением невинности. Утреннее солнце, сияющее вокруг Сольвейг, как золотой круг вокруг головы сына христианского бога, создавало впечатление, что ее обнимает Сунна, которая, как и говорили, поцеловала ее в плечо и наполнила светом и могуществом в день ее рождения.

— Я знаю. Но ничего не могу поделать со своим беспокойством. Мама такая маленькая, и была такой слабой все эти месяцы. Возможно, она слишком стара, чтобы родить этого ребенка.

— Женщины и старше нее рожали младенцев. В этом нет ничего необычного. У матери Фриды появились новые дети, когда она сама уже стала седой и сутулой. У Фриды есть внук возрастом старше ее младших детей.

— Фрида — ваша целительница?

— Да, в Карлсе. Это она спасла Агнара и девочек. Она осталась в Крысевике, потому что ее дочь собиралась родить второго ребенка.

Магни помнил эту женщину, но не помнил, чтобы она оставалась. Хотя он не очень хорошо знал Фриду, от одной мысли о ней у него скрутило желудок. Скоро он и его отец расстанутся с частью своей семьи. Его мать и этот новорожденный ребенок не смогут уплыть домой вместе с ними.

— Ребенок проживет целый год, прежде чем узнает отца. Моя мать останется с ним совсем одна.

Сольвейг положила голову ему на грудь и подняла его руки так, что они обхватили ее. Это движение пробудило в Магни более полное осознание ее присутствия, и он крепче сжал ее в объятиях и наклонил голову, чтобы запечатлеть поцелуй на ее макушке, задержавшись, чтобы позволить шелковистому ощущению и чистому аромату ее волос успокоить его.

— Она не будет одна, — проговорила Сольвейг, уткнувшись в его обнаженную грудь, ее губы и дыхание ласкали его. — Она очень подружилась с Эльфледой. Мои мама и папа рады, что она останется с Товой и Хеллой. Она сохранит нашу семью, и мы вернем наш дом всем нам.

Магни не был точно уверен, когда это произошло, но в течение последних недель и месяцев Сольвейг перестала говорить об их «домах» и «семьях» и начала использовать слова «дом» и «семья». Карлса и Гетланд не стали ближе в пространстве, чем раньше, но она перестала воспринимать их раздельно. Более того, она перестала думать так и об их семьях. Их семьи были близки всю их жизнь, но теперь, когда Сольвейг и Магни стали парой, они стали единым целым. Магни знал это с тех пор, как полюбил Сольвейг, но для нее это осознание означало, что она наконец увидела себя частью этого целого.

И он надеялся, что чувство принадлежности останется с