Я играл, как умел, и это было на исходе ночи, когда будущий рассвет только угадывается тусклой белизною на горбатом, в лесных прорехах, горизонте восточного неба, но для меня, стоящего под низкими тучами посреди парковых деревьев Елагина острова, даже эти знамения грядущего утра были не видны, весь окружающий мир прятался во тьме, только Лента тихо-тихо горела чуть впереди, почти под ногами, текла откуда-то с севера куда-то на юг угрюмым синеватым ручьем…

Некоторое время не происходило ничего: улетали в ночь серебряные звуки моей сиринги, учащенно билось в груди сердце, охваченное обжигающим пламенем восторга… но это был темный восторг из холодного пламени… замерла, съежилась в комочек безмолвная даже в мыслях Букач на левом плече… не пожелала на ветке сидеть…

Вдруг мелькнул между кустами просверк, еще один, столь же голубеюще-тусклый, и еще… Мары пожаловали, я даже не сомневался, что это они… просто узнал… Если уж кто магическим скальпелем рассудка в когтистой руке «почикал» двух-трех – тот уже загодя учует любых остальных… В данном случае тот – это я. Хорошо было бы еще раз уточнить, почему при всем предполагаемом многообразии питерской нечисти – сегодняшняя ночь почти исключительно заполнена марами?.. Потом спрошу, было бы кого спросить, потом подумаю, а сейчас побольше сосредоточенности, чтобы ничего не сорвалось.

Приближались они с разных сторон: слева, прямо по курсу и справа, но только из той впереди лежащей наземной половины пространства, что была отделена, отчерчена Лентою от моей половины, то есть, я стоял лицом к востоку, и все они шли со стороны востока, не переходя границы с западом, и не появляясь за нею. Двигались мары совершенно беззвучно и невесомо, как бы паря невысоко над землей, примерно со скоростью пешехода, идущего мерным шагом по ровному асфальту, и две из них одновременно первыми достигли обозначенного рубежа. И словно бы шмякнулись, обретя гравитацию. Короткое мельтешение, звук, типа еле слышимого хлопка… два однотипных звука, один за другим – и всё, и нет обеих мар. Но помимо этих ощущений-впечатлений, доступных человеческим органам чувств, мне стали доступны и другие: я дважды подряд четко ощутил, впитал в себя, как жадная лютая злоба нечистой твари, пришедшей на волшебный зов и угодившей в капкан, сменяется мукой внезапного и нежданного развоплощения. В другое время и при других обстоятельствах меня эти всплески ужаса крепко бы напугали, а сейчас – рассмешили. Я едва не прервал музицирование свое нервным смешком, но устоял и продолжил извлекать звуки, зовущие мар сюда, ко мне, на их верную погибель. Вполне возможно, что и гаммельнский крысолов играл, отплывая на лодочке, так же как и я, содрогаясь от этого кошмарного противоестественного удовольствия убийством.

Сколько это продолжалось? Не очень долго: ощутив рассвет и усталость, я опустил сирингу, зажатую в правой руке и сказал вслух:

– Довольно!

И внезапно увидел, что стало светло, потому что рассвет вступил в свои права и потому что пока еще бледный небосвод почти весь оказался к этому времени освобожден от нижнего слоя облаков… Лента по-прежнему была видна… мне видна, типа избранному из немногих: она лежала предо мною и при этом словно бы текла куда-то на юг… Или на север?.. Взгляду не понять… Нет, на юг, я твердо понимаю, что на юг. Я осязал обострившимся сверхчутьем, что там дальше, в любую сторону пойти, Лента ныряет вглубь и течет как бы под землею, а здесь, на Елагином, выпячивается горбом наружу… Да мне глубоко чихать, что она требует добавочной сакральной жратвы: я у нее взял, я ей отдал, с нее достаточно.

Сиринга, что мне с нею теперь, не выбрасывать же? Куда ее, в планшетку?.. Вроде бы уместится… должна поместиться, если наискось ее…

– Букач, не будешь возражать против соседства?

Похоже, что с каждым днем и даже с каждым часом я все лучше понимаю и чувствую маленькую нечисть, когда-то давно, в другой жизни укусившую меня за палец, а теперь принадлежащую мне душой и телом. Хотя, нет… души у нее вроде бы нет, да и с телом проблемы по большому счету…

– Как прикажешь, о Великий!

Да, точно, я ее чую: возражать она мне как бы и не смеет, но – явно будет тяготиться этим соседством… Для нее моя серебряная дудка – нечто вроде палаческого топора, да и не любит нечисть серебра. Потерпит, у меня тоже от нее пощипывает в кончиках пальцев. Хотя… Если упереться ладонями в торцы сиринги да поднажать… Опа! – она уже маленькая серебряная лепешка! В джинсовый кармашек ее. Серебро не в досаду мне, стало быть, я человек, а не этот… нечистый, типа… Это хорошо.

– Так удобнее, кроха?

– Да, о Великий! Как ты добр!

Пора в путь. Чувствуя себя добряком и победителем, я все же не посмел даже одною ногой наступить на Ленту, просто перешагнул и как бы услышал, ощутил исходящие от нее токи: слепая жадность, равнодушие, беспощадность… и грозная неиссякаемая мощь! Однако же, я был слегка безрассуден, играя с Лентой в индуктора-перципиента… Ладно, поздно бояться, все обошлось, я молодец.

Странное существо человек! Шел я сюда пешком от самого дома, это от угла Испытателей и Серебристого, да еще кружным путем, дрался по пути со всякой нечистой шантрапой, экспериментировал с видимостью-невидимостью, лечил физические и психические болячки пьяницам – и все было если не в кайф, то и не в напряг. А сейчас во мне сил полно по-прежнему, но кажется невыносимой мысль пилить обратно пешим порядком. Я не устал… но выдохлись ощущалища в моем головном мозгу, не желаю никаких новых утренних впечатлений, даже есть не хочу, а хочу домой, к ноуту и креслу.

Вот тут-то мне и пригодились небольшие оставшиеся деньги в карманной заначке: до Старой Деревни я пешком дошел, проехал одну остановку до Пионерской, а там на трамвае две остановки…

Напрасно я добывал-выковыривал ключи из тесных джинсов, напрасно водил не глядя большим пальцем по краям ушка большего из них – у меня два ключа на связке, но пользуюсь всегда одним – чтобы выемка на ушке смотрела вверх… да, напрасны были все мои предвкушения скромного домашнего уюта: дверь была не заперта… В первое мгновение обожгла досада на самого себя: раззява, закрыть забыл!.. Но – нет же! Я отлично помню, как запирал… И замок взломан, язычок замка на четверть торчит… Блин!

Я ринулся в полутьму, без страха, ибо чуял, что нет в квартире ни людей, ни этих… нечистых… но в сильной тревоге: документы!.. деньги!.. Дэви!!!

Когда в твое жилище вторгается чужие или посторонние люди, пусть и с разрешения, а паче – незваные, всегда в дом проникает вместе с ними и остается после них ощущение разрухи, беспорядка, чего-то неправильного, унизительного и навевающего тоску, если даже вся разруха – это обувная ложка не на своем месте. Не знаю как у других – а у меня так. Нет, я не педант, и далеко не всегда предметы, составляющие мой домашний уют, знают свой порядок и ранжир: сегодня, к примеру, чайник с кипяченой водой стоит на полу, а завтра на столе, постель бывает собрана и убрана с глаз долой, а бывает, что и неделями разобрана и готова к употреблению, иногда ноут мой с утра и до вечера на кухне дежурит, ждет внимания моего, но чаще он под рукой, даже если я за десктопом сижу, монстров по пустыне гоняю… Но когда без спросу вошли и похозяйничали – о-о-о!..