— Мужчинам всегда нужен идеал для противостояния злу, ваша светлость, — начал он, пока его оруженосец разжигал костёр. — Многие из них женаты, дома ждут дети. У кого-то дети ещё развиваются в материнских чревах. Кто-то ещё молод, кроме матери в родной деревне или служанок в усадьбе не видел больше представительниц вашего вида, прошу прощения за слог. Да, бывают и такие. Даже среди рыцарей. Особенно тех, что несут всю жизнь гарнизонную службу.

— Значит, я затеяла этот поход, — она проводила закончившего оруженосца взглядом. — Мне и отвечать тем… Что я стану символом?

— Стоит попробовать. Если не считать десять волшебниц и несколько служанок в обеспечении, вы единственная женщина в войске. Вас захотят сберечь. Просто нужно напомнить о своём существовании. Вы укутаны в дорожный плащ с капюшоном, как простолюдинка или волшебница. Никто не видел вашей роскошной гривы или броши.

— Дворянки обязаны соблюдать этикет, — заметила герцогиня. — А брошь я оставила сыну.

— Сейчас не тот случай, ваша светлость. В любом случае, мои слова — только слова. Я не сам верю в то, что сказал, — Кэрвдон тоскливо уставился на костерок, что постепенно возрастал языками пламени. — Но за свою жизнь мне удалось побывать, если отбросить мелкие конфликты, на двух войнах. Когда ты теряешься, когда гибнут сослуживцы, только символ может вытащить тебя из бездны.

— Расскажи, прошу тебя, Кэрвдон. Я не люблю военные байки, но… — задумалась она. — Сейчас не тот случай. Сейчас мне самой нужно успокоиться.

— Что ж, моя герцогиня… Я терялся дважды. Когда орки разграбили безымянную деревню в Нидарии, я с сослуживцами искал выживших. Мы попали в засаду, орки контратаковали. Отряд был налегке, ибо стояла июньская жара. Сначала пали кони. Орки часто используют отравленные стрелы. Затем умирали люди. Бригантины и кольчуги спасали, но у нас были оголены шеи и ноги. Я собрал выживших, мы забаррикадировались в сарае.

Нарнетт внимательно слушала. Кто-то подошёл к ней и командиру рыцарей, кажется, Андалф. Возможно, хотел напомнить о её просьбе поговорить, но она не внимала. Чародей отошёл, стал дожидаться окончания беседы. Что-то спросил у капитана гвардейцев и двух его бойцов, что дежурили поблизости, те что-то ответили. Нара не вслушивалась.

— В сарае был разгром, как и во всей деревне. Мои хотели самоубиться, боялись смерти от яда. Но наши споры прервал плач. Мы нашли в углу сарая девочку, что плакала над трупами, кажется, родителей. Девочка не знала всеобщего, но рукой, стирая слёзы, указывала на наше оружие. Она хотела отомстить.

— Сколько же ей было лет? — спросила девушка.

— Наверное, как вашему сыну. Один из моих рыцарей взял её на руки, показал остальным. «Смотрите! — кричал он. — У неё трясутся коленки и ручонки, слёзы текут рекой! Но она хочет драться! Хочет мстить!»

— Чем же закончился этот поход?..

— Мы выломали ограду, наспех сколотили большие деревянные щиты. Открыли ворота, впустили осаждающих. Я потерял ещё троих, но в свалке мы нарубили столько, что выжившие откатились сначала из сарая, затем из деревни. Осада продолжалась до вечера, пока не приехал конный разъезд местных, орков разогнали, девочку местные забрали. Я запомнил её лицо. Нет, она никого не убивала. Но когда всё закончилось, девочка с нечеловеческим взглядом полосовала орочьим кинжалом тушу одного из нападавших.

Нарнетт поглядывала на костерок. Продолжала не замечать ожидающего Андалфа и нарезающих вокруг неё круги Порлехта и его гвардейцев.

— Второй случай произошёл на западных островах, госпожа, на архипелаге Свободы, — продолжал Кэрвдон. — Мы брали штурмом островную крепость. Я находился в отряде рыцарей самого графа Галдерса. Когда авангард откатился от ворот крепости, наш отряд вышел вперёд, чтобы прикрыть отступающих и стянуть стрелков на себя. Из крепости по нам запустили огромный каменный шар, меня задело по касательной. Я укрылся с остатками отряда в блиндаже, что соорудили местные осаждающие, к которым мы прибыли на помощь. Внимание моё привлекло тело девушки. Увидели её и мои сослуживцы. Девушка носила рясу, вероятно, была священницей-целительницей, точно с материка. В руке она сжимала анкх, сжимала так сильно, что на пальцах застыли струйки крови. Кто-то начал строить теории, кто-то требовал выбираться в сторону своих, но только я обратил внимание на одну деталь. Девушка носила обручальное кольцо.

— Значит, она не была монахиней. Её сан был низок, — сказала Нарнетт, повернув голову к рассказчику.

— Для меня это было неважно, ваша светлость. Тогда я подумал, что может завести замужнюю женщину на дальние берега? Сколь долго её будут ждать любимые дети, муж, подруги из гильдии врачевателей? Какие слова она произносила в предсмертной молитве и желала ли, чтобы мы, будучи чужаками на островах Свободы, победили местных? Эти вопросы мучают меня последние десять лет. Вопросы, которые я сам задал себе. И на которые нашёл только один ответ.

Нарнетт слушала. Ближе подошёл чародей, кажется, слушать стал и он. Рыцарь продолжал:

— Неважно, кто она, сколь много добрых или злых поступков за её спиной. Она принесла себя в жертву ради чужих идеалов. Она знала, что женщине на войне не место. Но она записалась в армию, пошла лечить. Возможно, чтобы прокормить семью. Возможно, по наитию или воле Всеотца. Однако она сделала судьбоносный выбор, стала символом для мужчин-военных.

— Но она в отличие от той девочки была уже мертва, — сказала Нарнетт. — Какая мораль у этой истории? Ведь её подвиг видели только те, кто укрылся в блиндаже.

— Мы разнесли эту весть по всему войску, когда выбрались. Мы вытащили её тело, показали своим. Долго говорил сам граф Галдерс, хваля волю и силу мужества простолюдинки, что умерла вдали от дома и семьи. Люди расцветали на моих глазах. Вся эта банда, которую собрали с огромного герцогства и смешали с добровольцами из других герцогств, каким был я, превратилась в настоящую армию, в единый организм. Немного нас участвовало в том штурме, острова мятежников были не очень большими. Но участие в этом странном ритуале принимали все. Замок взяли к вечеру, отделавшись минимальными потерями. А история о храброй целительнице попала на материк, превратилась в байку, которую иногда травят в тавернах. Один из вернувшихся рыцарей настолько преисполнился этой девой, что вышил её изображение на своём гербе. Я слышал, он подался в монахи, служит Конклаву.

— А что ты делал там? — спросила она. — Архипелаг Свободы не является зоной интересов королевства, там хозяйничают бандиты и пособники герцогов Итиллиэдрских.

— Я воевал за них самих, за герцогов Нортирара, — ответил командир рыцарей. — Ваш отец отпустил меня в командировку.

— Отец отпустил придворного рыцаря? Ведь командиром ты стал только недавно… Кэрвдон, — осенило