– Передайте Булдыгину: мы задержим фрицев! – послал он порученца к комбату-3.

Комроты по выстрелам, огонькам, по крикам сообразил, что неприятель пробует обойти отряд, отрезать его от леса.

– Сержант Шульгин! Обойдите немцев! – закричал Охота.

Павел Владимирович взял комсорга роты Исаака Буякова, связного Леонида Морозова. С ними заспешил и секретарь партбюро батальона Константин Васильевич Базаев. Обогнув на лыжах выгон Ермакова, советские лыжники напали на вражеских пехотинцев с тыла, Леонид Морозов подорвал машину гранатой – факел на дороге!..

– Ребята, за мной! – Охота побежал первым на цепь немцев. Он не оглядывался, твердо зная, что парашютисты обязательно поднимутся за ним.

И они поднялись. Встречный огонь после нападения Шульгина ослаб. Кто-то обогнал комроты, кого-то позади ранило, тот вскрикнул и позвал санитара. Автомат бил по груди, стукнул по раненой руке. Сразу закружилась голова. Словно шилом укололо в грудь, липкое и теплое потекло за пояс. Охота обнял ствол маленькой сосны, закачался, уже понимая, что не автомат причинил новую боль.

До ольховых зарослей в мокром овраге, ведшем к Масловским болотам, оставалось метров пятьдесят.

– Товарищ комроты, что с вами? – спросил подбежавший Морозов.

– Вперед! Не пускайте немца в тыл отряда!

Вслед за Морозовым комроты успел пробежать с десяток шагов. Силы оставляли его. Он опустился на колени. Автомат трясся в его руках. Огоньки плясали у ствола. Иван Мокеевич медленно осел в снег. Морозов оглянулся и понял, что произошло. Старшина Жираков и старший сержант Леонид Буров пытались поднять командира роты, но оба погибли под пулеметными очередями немцев.

Гитлеровцы наседали, орали оголтело в темноте, вытесняя парашютистов к игожевской дороге. Там гремел бронетранспортер, злобой исходил крупнокалиберный пулемет.

«Была дана ракета на отход, – пишет из Оренбурга участник боя под Ермаково Александр Матвеевич Кошурников. – А я обнаружил за сараем автомашину с радиостанцией. Побежал доложить командиру взвода. Лейтенант Шах крикнул: «Подорвать!» Со мною отправился Павел Шульгин. Термитными шариками подожгли машину. Мы присоединились к отходившим ребятам. И тут рядом со мной разорвалась мина. Упал. Темнота в голове. А когда пришел в себя, увидел рядом комвзвода. «Виноват, ранило…» – говорю ему. «Доставите на базу!» – приказал он кому-то, а я потерял сознание. На волокуше везли меня ребята до лагеря на болоте Невий Мох. Там врач Николай Попов повытаскивал из меня осколки и дня через четыре меня запеленали в спальном мешке, подвязали к бомболюку самолета и вывезли в полевой госпиталь».

Из демянских лесов в Валдай:

«Булганину, Курочкину.

31.03.42 г.

Положение чрезвычайно тяжелое. Находимся районе южная окраина болота Гладкое. Экстренно требуется эвакуация Мачихина.

Тарасов, Дранищев, Латыпов».

Возле демянской дороги воевал весной 1942 года и Александр Лежнин, бывший тогда снайпером 3-го отдельного батальона. Тон его сообщения никак не выдает того, что отражено в шифрограмме высших командиров десантной группы. Комсомольцы тогда не считались с тяготами рейда, хотя у каждого из них, как говорится, щека щеку ела.

«Очень нравился мне начальник штаба 3-го нашего батальона Борис Николаевич Чернышков, комсомолец, из пехотного училища прибыл, – пишет из Кирова Александр Александрович. – Старший лейтенант стрелял без промаха. Штыком орудовал, знаете, как в кино мушкетеры. Кинжал в его руках становился неотразимым оружием. Мой друг Сергей Суслов запомнил Чернышкова по Монино. Начштаба брил голову под Котовского, часто обедал с газетой в руках. В тылу не до бритья – волосы у него росли ежиком. И еще одно. Когда докладывал высшему начальству, топал сапогами, как слон, доски прогибались. Смешно, а нравилось тогда. Мальчишки ведь были, по восемнадцать годков.

Такой же смельчак был и командир роты Алексей Григорьевич Маркин. Знаете, душа замирала, когда он бежал на немца. Во весь рост, строчит из автомата. И главное, знает, где упасть, а где и постоять можно. Будто бы заранее у фашиста побывал и узнал его намерения.

Замечал старание бойцов и командир батальона И.Ф. Булдыгин. Помню, на подходе к демянской дороге мы столкнулись с упорством охранников из СС. Немец остервенел. Ночи как и не было – ракеты, трассирующие пули, всполохи от рвущихся мин. Ребята гибли, как трава под косой. Я вынес в укрытие четверых. До сих пор удивляюсь, как остался цел. Двоих раненых, спасенных мною, и сегодня помню: Бродовских и Кодочигов. Комбат-3 занес меня в свою книжку: «К награде представлю!» Да не об этом сейчас речь!

В ту ночь нашей группе так и не удалось овладеть дорогой. Правда, положили немчуры, как говорят тамошние жители, гораздо. Но у него танки были зарыты в землю, как крепости. Да еще крупнокалиберные пулеметы гавкали – сосну толщиной в руку одной пулей перешибало. Танковые пушки – не игрушечная хлопушка…

А командиры наши, знай, действуют: получили мы задание точно установить, сколько наших пленных немцы из Ользи угоняют на запад. «Разведка может обернуться боем!» – предупредил комиссар 3-го отдельного батальона Георгий Исаевич Лукин. Сам он обыкновенно редко покидал штаб.

Послали к Ользам 1-е и 2-е отделения 2-го взвода из 7-й роты. Повел нас все тот же старший лейтенант В.Н. Чернышков. В охранение отправили группу с младшим лейтенантом А.С. Куликовым. Расхожий был парень: чуть чего – кого послать? Давай Куликова – он сможет!.. Призвали его из Ижевска.

На лесной поляне нас обстреляли из немецкого самолета – погода стояла ясная, а мы были в грязных халатах. Кое-кого ранило. «Не паниковать!» – кричал Чернышков. Перевязали покалеченных, вернули в батальон, а сами – к цели.

Ближе к дороге, в мелком сосняке, встретились с немцами. Они шли цепью, как в бою. Надо думать, прочесывали дорогу и лес. К тому времени десантники нагнали страху на фрицев!.. Подпустили их и ударили – иначе нам было не разминуться. Противник не растерялся: дело дневное, немец силу свою казал. Поднялась стрельба. Тут Чернышков как закричит: «Ро-ота, в атаку!» Немцы почему-то остановились, а потом побежали на лыжах, бросив в снегу убитых и раненых, что не в их привычке. Что их напугало, до сих пор не пойму. Нас было меньше двадцати, а у них, наверное, не меньше роты. Очевидно, младший лейтенант Куликов шугнул с тыла по немцам. А может, крик Чернышкова?..

На связь к нам вышел из деревни пожилой человек. Он сообщил, что военнопленных давно тут нет. От него получили сведения о фашистских войсках в Ользе и соседней Мызе. Говорено было, что демянскую дорогу немцы прикрыли ледяным валом, особенно между Бобково и Аркадово, патрулей прибавилось.

Возвращались в батальон засветло. В стычке с немцами Чернышков был ранен, а мы и не заметили. Он оставался с нами до конца, лишь позволил перевязать себя. Разве это не говорит о его мужестве?.. Еще как говорит!..

Наступила ночь. Не успел переобуться, кличут к взводному шалашу: «Пойдешь, Лежнин, в засаду на дорогу!» Вел группу командир 7-й роты А.Г. Маркин. Сам пробивал лыжню, будто и не голодал трое суток. На дороге мы выкараулили три автомашины – подбили! Две с боеприпасами и одну с продуктами. Машины подожгли, а продовольствие в вещевые мешки да на самоделки-волокуши. В перестрелке с охраной груза меня ранило в ногу. Товарищи увезли в лагерь, где были собраны такие же парашютисты. Там, в шалаше, я ожидал самолет. Летели над линией фронта, а зенитки лупили напропалую. А страху не было – обвыклись ходить со смертью локоть в локоть. Обошлось и на этот раз. Попал в госпиталь Новые Удрицы…»