Немного погодя девушка уже держала ответ перед своей хозяйкой леди Дуглас.

– Мадам, у Ее Величества довольно большой срок, она просто сильно утянута. Нужно сказать, чтобы не шнуровалась так сильно, можно повредить ребенку…

– Что?! Уже заметно, что королева беременна?!

Анна даже перепугалась:

– Я только Вам об этом сказала, никому больше.

– Вот и молчи! И ей тоже ничего не говори, просто не шнуруй туго, и все. Этого еще не хватало на мою голову!

Мария так измучилась, что проспала до самого вечера, впрочем, раньше это вообще было привычным распорядком ее дня. Проснувшись, она даже не сразу поняла, где находится, а вспомнив, против своей воли залилась слезами. Она в заточении! Знать бы Марии, что теперь до самого последнего мига это будет ее привычное состояние. Совсем ненадолго она выберется из плена, чтобы снова там оказаться, причем по собственному почину.

Леди Дуглас пригласила выспавшуюся Марию на ужин. Он был прекрасно сервирован, и блюда тоже приготовлены умелым поваром. Мясо каплуна не пережарено, телятина мягка, какая-то местная рыба аппетитно запечена, многочисленные соусы хорошо проварены и растерты, в них не заметно комков, вино тоже радовало и глаз, и вкус… Но особенно хороши оказались марципаны с миндалем и сосновым семенем. Вообще, большой выбор пирожных говорил о том, что в замке хороший кондитер.

Разговор шел ни о чем, словно за столом сидели две приятельницы, одна из которых заскочила к другой на огонек. Леди Маргарита постаралась, чтобы за столом никого, кроме нее и Марии, не было, но не потому, что та в опале, а чтобы не смущать королеву. Но поговорить откровенно все-таки пришлось.

– Мадам, полагаю, Вас прислали ко мне в замок не на один день и даже месяц. Не вмешиваюсь в Ваши дела, но думаю, Вам не помешает Ваш аптекарь. И позвольте материнский совет: не носите тугие шнуровки, это вредно для организма.

Мария, расслабившаяся и почувствовавшая себя под защитой этой строгой и спокойной женщины, едва не расплакалась. Ей так хотелось спокойствия, хоть ненадолго, хоть чуть-чуть! Видно, поняв ее состояние, хозяйка замка перегнулась через стол и положила свои тонкие пальцы на ее руку:

– Мадам, в этом замке Вас никто не обидит. Живите спокойно, пока не родите. А вот что будет потом, от меня не зависит.

Через день действительно прибыл ее аптекарь, привезли множество совершенно необходимых вещей и даже шкатулки с драгоценностями… Но Бетси к ней не пустили, хотя Марии вполне хватало и Анны.

– Мадам, Вам письмо.

Что-то в глазах леди Маргариты такое, что заставляет думать, что письмо не простое. Уже само то, что ей кто-то пишет, удивительно, но когда Мария увидела печать, то ее брови невольно приподнялись. На сургуче оттиск королевской печати Англии! Елизавета решилась написать опальной королеве?

Леди Дуглас воспитана хорошо, она лишь чуть улыбнулась и вышла из комнаты, оставив Марию читать послание без свидетелей. Пока та ломала печать и разворачивала листок, в голове пронеслись тысячи мыслей. В заботливом окружении Лохливенского замка она даже чуть забыла, почему здесь находится и что ей грозит. Но действительность грубо постучалась в ее жизнь посланием английской королевы.

Строчки выплясывали, а глаза застилали слезы. Чего Мария могла ожидать от своей соперницы, если та на троне, а она сама в заточении?! Но самым неприятным было понимание, что написанное Елизаветой справедливо!

«…Вы не могли ужасней замарать свою честь, чем выйдя с такой поспешностью за человека, не только известного нам с самой худшей стороны, но к тому же обвиняемого молвой в убийстве Вашего супруга… немудрено, что Вы навлекли на себя обвинение в соучастии, хотя мы всемерно уповаем на то, что оно не соответствует истине…

…Но чтобы утешить Вас в Вашем несчастье, о котором мы наслышаны, спешим заверить Вас, что сделаем все, что в наших силах и что почтем нужным, чтобы защитить Вашу честь и безопасность…»

Мария со злостью швырнула письмо в сторону. Она смеет ее укорять! Эта фальшивая девственница, не вылезавшая из спальни со своим любовником неделями, да что там неделями – годами! Когда человек понимает, что не прав, ему становится еще хуже от своей неправоты, и обвинения принимают дурной оборот. Будь Мария чуть спокойней, она бы честно созналась, что, как ни любила Елизавета своего Дадли, как ни желала выйти за него замуж, она не дала ни малейшего повода обвинить себя в прелюбодеянии. Стоило Дадли оказаться запачканным в некрасивой истории с гибелью жены, как Елизавета распорядилась о строгом расследовании, отстранив от него всех, кто мог хоть как-то быть заинтересован в результате. Этого у нее не отнимешь. Но и после расследования свою судьбу с Дадли не связала даже после согласия на брак со стороны английского Парламента.

Но Мария не признавала ни за кем права судить ее, даже не судить, а просто осуждать! Она королева, облечена властью господом почти с рождения, и власть эта незыблема и неподсудна, что бы она ни творила! Никогда она не стала бы ни перед кем оправдываться, никогда не стала поступаться своими желаниями из боязни всеобщего осуждения! Мария Стюарт даже не задумывалась над тем, что своим поведением не дает покоя целой стране, какое ей дело до их спокойствия, если у нее нет собственного?!

Даже упоминание Елизаветой всеобщего осуждения ее поведения в Европе (а европейские монархи действительно в ужасе хватались за головы) ничуть не остудило пыл пленницы. В раздражении она даже не сразу заметила самого важного – не столько выговора за плохое поведение, сколько обещания приложить усилия к ее спасению.

Елизавета осуждала Марию за дурное и даже преступное поведение, но никак не могла допустить, чтобы лорды и тем более народ судили королеву. Она действительно написала довольно гневное письмо лордам с требованием не сметь предавать суду помазанницу божию, напоминая: «…Велением Божьим вы – подданные, а она – ваша госпожа…» Но как бы ни стращала английская королева, как бы ни подкупала и сыпала обещаниями то кары, то новых подачек, шотландские лорды остановиться уже не могли. Народ требовал королевской крови или по крайней мере отречения.

Что было бы, попроси в ответном послании Мария прислать за ней войска или вообще более действенной, чем та, что предлагалась, помощи? Неизвестно, но она не попросила. Поистине, благодарность не входила в список достоинств Марии Стюарт. Она не намерена оправдываться ни перед кем, пока даже перед Елизаветой (потом она будет умолять встретиться и выслушать ее оправдания, но тогда это будет не нужно самой Елизавете). Она королева, и этим все сказано!

Сильная боль скрутила низ живота, Мария невольно присела… Но боль отпустила, хотя вместо нее осталась другая – долгая, тягучая… Что это?! Еще рано! Нет!

Постаралась дышать ровно, успокоиться. Вроде получилось… Прошло не так много времени, и боль повторилась. С каждым наплывом она усиливалась, становясь как-то злее и длясь дольше.

Помертвевшими губами Мария окликнула Анну: