— То-то я думаю: дымом несет… — сказал Урусов.

У Бутовского не осталось сил удивляться, печалиться или как-то выражать эмоции. Эмоций у него не осталось. Он уже был готов к чему-то подобному. Поездка эта добром уже не закончится, он это понял отчетливо. Впрочем, другие члены команды выразили полное равнодушие к потере товарища. Только Урусов пожелал узнать, где будет находиться тело. Ванзаров обещал, что на ближайшей остановке его перенесут в багажный вагон.

— Не пойму, какая у вас вторая новость, — сказал генерал, осматривая сидящих. — Погибать больше некому, все здесь. Разве вы сообщите, что наш поезд несется в пропасть…

Ванзаров отдал долг шутке вежливым поклоном.

— Другая новость плоха для меня и хороша для вас, — сказал он. — Получена телеграмма: за обнаружение вещи, пропавшей у князя Бобби, назначена награда в сто тысяч рублей.

— Когда пришла телеграмма? — спросил Немуров.

— Откровенно говоря, еще на Варшавском вокзале. — Ванзаров изобразил легкое смущение. — Я намеревался сорвать банк, получить эти деньги и выйти в отставку, но не вышло. Предлагаю их разделить с каждым из вас.

— Сколько даете? — спросил Урусов.

— Половину. Но только тому, кто укажет на пропавшую у князя вещицу…

— Тогда назовите, что пропало у Бобби, — потребовал Лидваль и стукнул костылем, словно вжился в роль старого пирата. — А то он темнил, вы темните, довольно уже!

— Могу только сказать, что вещь ценная, — ответил Ванзаров.

— А как же убийца Рибера? — вдруг спросила Липа.

Ванзаров поклонился и ей.

— Найдется вещица, найдется и убийца, — сказал он. — Считайте это нашей маленькой Олимпиадой, чтобы скрасить путь. Правила игры просты: возникает мысль или подозрение. Немедленно сообщаете мне. Если удастся найти пропажу, честно делю гонорар с тем, кто помог мне.

Дюпре встал. В повязке он выглядел героически.

— Это подло и низко! — заявил он. — Вы ведете себя, как негодяй и полицейский. На меня не рассчитывайте… — С чем и покинул ресторан.

— Господина Дюпре не вычеркиваем, — сказал Ванзаров, как будто не заметив оскорбления. — Итак, у нас остается… — он пересчитал по головам, — … семь плюс барон Дюпре, итого восемь вероятных кандидатов на пятьдесят тысяч рублей. Шансы велики. Не упустите их, господа!

Никто не ответил. Немуров молча встал и пошел к выходу. За ним проковылял Лидваль с оскорбленным видом. Урусов хмыкнул и тоже удалился. Ушла Липа. Чичеров увел Женечку. Остался только генерал.

Ванзаров подсел за его стол.

— Что вы делаете, Родион Георгиевич? — тихо спросил он.

— Изо всех сил пытаюсь спасти положение.

Бутовский печально покачал головой:

— Это я виноват, во всем виноват только я… Нельзя было вам довериться. И вот что вышло. Команда разгромлена полностью. Князь сорвал руки и не сможет выступать на брусьях, Лидваль еле ходит, Немуров одной рукой стрелять не умеет, Дюпре не побежит марафон. Бобби вдруг хватил сердечный приступ, Рибера убили… И даже Граве… Позвольте, а вы правду сказали, что он умер во сне? Я как-то сразу не сообразил, что это чистейшая глупость…

— Рад, что вы наконец поняли истинное положение вещей, — сказал Ванзаров. — Однако многих это устроило. Вам не показалось, Алексей Дмитриевич?

Генерал предпочел промолчать. Ванзаров ждал, чтобы он заговорил первым.

— Куда мы едем? — спросил Бутовский, глядя в чернеющее окно. — Кажется, в обратную сторону.

— В России так бывает: кажется, что едем вперед, а на самом деле назад… Это все иллюзия поезда. Приближаемся к Вильно…

— Какое там Вильно… — генерал отмахнулся. — Из меня-то дурака не делайте. Я все-таки географию изучал. И надписи на станциях читать умею… От Тапса на восток свернули. Для чего вам все это понадобилось?

— У меня не было другого выхода, даю вам слово, — ответил Ванзаров.

— Тогда сдержите и другое: сделайте так, чтобы Женечка во всем этом кошмаре не пострадала. Она жениха потеряла…

— Обещаю вам защитить ее всеми имеющимися средствами…

— У меня тоже нет выхода, приходится вам верить, — сказал Бутовский.

— Только одна просьба, Алексей Дмитриевич. Вашими знаниями географии не делиться ни с кем хотя бы ближайшие несколько часов. Скоро все решится.

На станцию Иеве поезд прибыл за полночь. По расписанию надо было пополнить запасы воды. Паровоз подкатил к напорной башне, рукав перевели над паровозным котлом и дали воду. Но еще до того, как поезд затормозил, с подножки вагона-ресторана соскочили две фигуры. Они подбежали к станционному дому, освещенному слабым фонарем, и скрылись в тени. Больше из вагонов никто не вышел.

Резервуар был полон, рукав отвели назад, и начальник станции дал сигнал к отправлению. Паровоз свистнул и дернул состав за собой. Те двое догнали уходящий вагон и запрыгнули уже на ходу.

Ванзаров ждал в ресторане.

От бега Курочкин даже не запыхался.

— Ничего, — сказал он, садясь напротив. — Ждали, сколько могли. Телеграмму никто не давал. Да там и телеграф был закрыт.

— До этого в Керселе и Вазенберге то же самое? — спросил Ванзаров.

— На всех предыдущих остановках брали под наблюдение, — ответил филер. — Ничего от самой столицы. Уж сколько возможностей было. Не сомневайтесь, Родион Георгиевич, я лично смотрел.

— Спасибо, Афанасий, у меня нет никакого сомнения…

Курочкин ждал, что его спросят еще, но Ванзаров молчал, разглядывая пустую скатерть.

— Плохо дело? — все-таки решился он.

— Не сказать чтобы плохо, но… — Ванзаров постарался улыбнуться, чтобы подбодрить филера, — … нам не оставляют вариантов на выбор. Делаем ставку на логику.

— Это как?

— Понять, почему нашему таинственному противнику не понадобился телеграф.

— И почему же? — спросил Курочкин.

— Потому, что все было известно заранее. Давать телеграммы было ни к чему. Тем более так пришлось бы проявить себя. Все уже готово.

— А нам что делать?

— Ждать. Мне кажется, вас уже вычислили. Во всяком случае, господина Гривцова — наверняка. Таких бестолковых проводников на железной дороге не держат. Сделаем вид, что слепы и глухи. Во сколько прибываем в Красное Село?

— Около шести…

— На третью ночь привыкаешь не спать… — сказал Ванзаров и сладко зевнул.

Курочкин только диву давался: откуда у этого юного, в общем, человека столько сил. Даже лучшие филеры такого темпа не выдержат.

Липа глядела в проносящуюся темноту. Темнота подмигивала неясными огоньками. Одна мысль не давала ей покоя: а если в самом деле открыть окно и покончить со всеми мучениями раз и навсегда. Не будет ни этой тоски, ни этой пустоты, что распирает ей сердце, не будет ничего. А что будет? Липа не знала. И страх, что там действительно не будет ничего и ее не будет уже никогда, еще удерживал на тонкой ниточке. Но ниточка истончалась. В оконном отражении она увидела, как бесцеремонно распахнулась дверь и вошел он. Как будто уже имеет на нее какие-то права. Откуда он знает, кто имеет на нее права. Она их никому не поручала. Липе теперь все время было холодно. Не помогало ни теплое шерстяное платье, ни шаль. Она зябла и не могла согреться.