— Вы Шервуд?

— Точно так.

— Боже мой, какая погода, я за вами ехал следом из Одессы, приехал в Вознесенск, а вы только что выехали. Ну, господа, скоро же вы ездите.

Я предложил ему чаю, просил сесть, а сам лежу и ожидаю, что дальше будет; наконец, он обратился к Кириакову и спросил:

— А вы кто такой?

Тот отвечал:

— Комиссионер графа Булгари, Кириаков.

— Ну, собирайтесь со мной, господин Кириаков, и сейчас, я за вами приехал.

Грек побледнел, спросил, куда надо ехать.

— Узнаете после.

Я спросил фельдъегеря, а ко мне имеет ли он какое дело. Он отвечал: никакого, но потому только меня спрашивал, что Кириаков ехал со мной и по моей подорожной (фельдъегерь был по фамилии Иностранцев).

Кириаков уехал чрез полчаса. На другой день утром в городе поднялась тревога: как! из города военного поселения увезен был кто-то, и никто ничего не знает. Дивизионный командир, генерал-майор Трощинский, и мой полковой командир, которым я объяснил, как все случилось, были на меня в претензии, почему я езжу с такими людьми, и, наконец, заключили, что не сносить мне своей головы. Когда приехал за мной фельдъегерь, генерал Трощинский не забыл мне напомнить этот случай и сказал:

— Я вам говорил, чтобы вы удалились от знакомства с подобными людьми.

При составлении мною предположения моего к открытию заговора я, между прочим, просил, чтобы послали предписание корпусному командиру следующего содержания, что я был взят по подозрению в похищении вещей поручиком Сивинисом в Москве у грека Зосима, но оказался к этому делу непричастным, притом Государь император, зная лично отца моего, по рассмотренным обстоятельствам уволил меня на год в отпуск с награждением 1000 рублей ассигнациями. Вместе с тем я просил непременно в известный час 20 сентября, чтобы приехал на станцию в город Карачев, Орловской губернии, фельдъегерь, которому бы я мог вручить секретное донесение об успехах, сделанных мною в открытии заговора[212].

Написав свое предположение, которое было вручено государю императору, 26 июля выехал я из Петербурга и прибыл в Грузино 27-го числа. Мне уже начинали делать неудовольствия; впоследствии благородный человек, граф Дибич, сам мне рассказывал, что когда он узнал о моем донесении, ничему не верил, и как ни уверял государя, что все это выдумка и все кончится вздором, Государь Император сказал: ты ошибаешься, Шервуд говорит правду, я лучше вас людей знаю; а другой меня просто разругал, но я не остался у него в долгу[213]. Граф Аракчеев принял меня как нельзя лучше, всякий день я завтракал с Настасьей Федоровной (это в Грузине была большая честь), а обедал с графом Аракчеевым, который всегда сажал меня подле себя, сам меня угощал, наливал мне вино и просил говорить с Шумским (тогда флигель-адъютантом) по-английски[214]. Всякий день мы обедали в разных местах, и всегда было несколько человек из окружающих графа Аракчеева за обедом, но вместе с тем со мной обедал человек замечательного ума, один из самых ревностных революционеров, принадлежавший к заговору, Батеньков, сколько помню, инженер-полковник[215]. Раз шесть он меня спрашивал, за что меня привезли, и я должен был ему объяснить историю Сивиниса и Зосима с такими подробностями и обиженным тоном, что решительно выучил наизусть предлинный рассказ. Граф Аракчеев дал мне за чичероне какого-то офицера Резенталя, который занимался у него капеллой, приказал мне осмотреть все Грузино, окрестные деревни, что я и сделал, и, наконец, 3-го августа получено было Высочайшее разрешение мне ехать и приступить к открытию заговора.