Я указал на два приземистых строения между прудом и особняком.

– Генераторные бункеры им не взять, даже если прорвутся на территорию, – сказал я. – Я спроектировал ходы к ним под землей, так что до источников питания Белым не добраться. Разумеется, если они не проникнут на нулевой этаж… В любом случае не сомневаюсь, что все камеры слежения они уничтожат при первой же атаке, поэтому ориентироваться будем по нашему прибору – установим его в надстройке. Я буду координировать ваши действия, сообщать о перемещениях противника. Кроме того, очень надеюсь на таланты Сони. Думаю, сегодняшний день станет для нее знаковым.

Они промолчали, и я вздохнул.

– Я бы с удовольствием заминировал все подходы к особняку, но мин, увы, нет. Да и не хотелось бы, чтобы на них подорвался какой-нибудь грибник, невесть как очутившийся в наших краях. Впрочем, места здесь безлюдные, так что о нашей локальной Третьей мировой войне вряд ли кто-то узнает. В общем, кажется, это все, что мы можем сделать в настоящий момент. Во время боя наверняка придется импровизировать, поэтому действовать нужно четко и слаженно.

Будто они сами этого не знают…

– Что потом? – вдруг спросил Барри.

– В каком смысле?

– Что будем делать после того, как перебьем Белых?

В его словах сквозила такая непоколебимая вера в победу, что мне стало даже завидно. Вот это настрой. Мне бы его уверенность… Я, разумеется, не подал виду, только пожал плечами.

– После боя разберемся. Уничтожим тела, соберем оружие, если оно у них есть…

– Я не о том, – перебил Барри. – Я насчет общей стратегии Игры после того, как разделаемся с этой группой.

Вот оно что. Что ж, сейчас для тяжелого разговора подходящий момент. Самое время, да. Уйти от ответа? Сказать, что «я думаю, еще не решил, там посмотрим»? Или же прямо информировать помощников о принятом решении? Они смотрели на меня требовательно, они ждали моего ответа, и я понял, что увиливать нет смысла. Рано или поздно этот разговор должен состояться.

– После победы я укомплектую наш набор новыми Пешками, – заявил я твердо. – Семь людей. Ни больше ни меньше.

Реджи отвернулась. Я и не сомневался, что она меня поймет. Но вот Барри вдруг прищурился и сказал:

– Так и думал. Можно спросить, почему такое решение?

Намечающийся бунт нужно давить в зародыше.

– Спросить нельзя, – спокойно ответил я. – Достаточно просто выполнить свою работу и оставить планирование Партий мне.

Барри набычился.

– Я и выполняю свою работу, – сухо произнес он. – И если я здесь единственный разум, то так и быть. Ты знаешь, Король, на меня можно положиться, я подчинюсь любому приказу, и мне не нужно повторять два раза. Но перед обороной особняка я хочу сказать.

Ох, я знаю, что ты скажешь, Барри. И не уверен, что хочу это слушать. Но ты прав, похоже, ты здесь «единственный разум», как бы косноязычно это ни звучало…

Я кивнул, разрешая ему говорить. Барри говорил долго, запинаясь, а я стоял и покорно слушал, разглядывая зеленую траву у себя под ногами.

– Ты знаешь, Игрок не оценит. Шестнадцать Фигур Черных против полчищ Белых, это… неправильное соотношение сил. Стратегически неверное. Насколько я осознаю, ты гуманист и не хочешь жертвовать Пешками. Но твои… привязанности не оценит и все население Атла, когда погибнет в огне вторжения. Таким решением ты ставишь под удар всю Доску, не говоря уже о нас. И я знаю, что ты это понимаешь.

«Понимаю, конечно, что тут говорить. Каждую ночь я отключаю сновидения, и это позволяет мне чувствовать себя превосходно. Вот только я боюсь, что когда-нибудь, причем очень скоро, чаша моей совести переполнится, и блокировка просто не выдержит. И тогда я сойду с ума…»

– Пешки – одинокие люди, – продолжал Барри. – Они самостоятельные и самодостаточные, они знают, на что идут. Они готовы к тому, чтобы ими пожертвовали…

Я аннигилировал окурок и стиснул зубы, но оказалось, что дальше молчать я уже не в состоянии.

– Замолчи, Барри, – сквозь зубы процедил я, сверля Туру глазами. – Ты ничего не понимаешь. Да, Пешки одиноки, но это не означает, что у них нет родителей или друзей. Это не означает, что по ним не будут плакать близкие, когда они погибнут. Пешки подписываются не на героическую смерть во имя Черных идеалов, а на интересную, полную событий и приключений жизнь. Им дается шанс узнать, что они из себя представляют, испытать себя и получить достойную награду. И, если ты такой специалист по Пешкам, расскажи-ка мне, что происходит с ними после смерти?

Барри хмуро и спокойно встретил мой пылающий взгляд и промолчал.

– Не знаешь? Представь себе, я тоже. И Реджи не знает. А я ведь живу среди них не одну тысячу лет, но так до конца и не понял, что ими движет и что их ждет за последней чертой. Ты здесь сколько? Полгода? Сначала поживи на этой Доске с мое, а потом еще подумай, умно ли это, указывать своему Королю, как следует поступить!

Реджи мягко положила руку на мое плечо, видимо, опасаясь, что я потеряю контроль над собой и наброшусь на Туру с кулаками. Признаться, со стороны это, наверное, выглядело именно так. Я стоял, сверля взглядом лицо Барри, а тот холодно склонил голову и спокойно изрек:

– Я понял тебя, мой Король. Спешу заметить, что в мыслях не держал плохого. Я думаю об Игре, о Доске, о Фигурах. Это моя основная функция. Посчитал, что стоит тебе об этом напомнить…

С этими словами он развернулся и пошел в сторону особняка, а я как-то сразу обмяк. Сел на берегу и снова закурил, глядя на черную воду пруда. Игра, Доска, Фигуры… Как же паршиво.

Паршиво от того, что Барри прав, точно так же, как прав и я. От того, что мне приходится делать выбор, за который могут поплатиться миллионы людей, и не слыхавших ни о какой Игре. Что я, исходя из гуманистических соображений, могу угробить этот мир.

И тяжело, когда знаешь, что ты стоишь на распутье, перед тобой две дороги, и обе – правильные. Обе – верные. По какой ты пойдешь? По дороге совести или по дороге разума? Я сделал свой выбор.

И осилю этот путь. И верю, что мои люди справятся. Да, меня нередко предавали, но я все равно не теряю веры в людей. Потому что в тот день, когда я перестану верить своим Фигурам, мне нужно уходить на покой, в «Ящик»… Или в небытие.

Конфуций как-то сказал: «Посылать людей на войну необученными – значит предавать их». Я не хотел предавать свои Фигуры… Я обучу их так, что они станут идеальными солдатами…

Реджи села рядом, положив голову мне на плечо.

– О чем ты думаешь? – тихо спросила она.

– О дорогах, которые мы выбираем, – горько усмехнувшись, ответил я.

Она обхватила мою левую руку, прижалась ко мне потеснее.

– Ты же знаешь, что я с тобой, куда бы ты ни пошел, – сказала она еле слышно. – Я понимаю, как тебе сейчас тяжело…