Но герой, ко всему, оказался еще и бесстрашен, — он невольно передернулся, бросив на сломанную маску быстрый взгляд. — Да-да, полностью бесстрашен, — добавил он. — Герой ничуть не испугался ужасной маски, ну вот совсем, — он вновь непроизвольно содрогнулся.

— Победив негодяя Сяо-Мина, герой связал его, и следующим утром, притащил пред очи всего села, чтобы и стар, и мал видели, кому они хотели довериться, — закончил Инь Шэчи.

— Э-э-э, и что же сталось с Сяо-Мином? — непонимающе спросил здоровяк-крестьянин — тот самый, что вчера хотел поколотить Шэчи. — Его сдали страже? Или же просто попотчевали палками и отпустили? Давай, парень, заканчивай свою историю.

— Помолчи, А Сы, — раздраженно бросил седовласый старик в круглой шляпе, и обратился к юноше:

— Верно ли я понял вас, молодой господин, что Фан Цзумин прикинулся призраком Сюй Сяня, и попытался напугать вас прошлой ночью?

— Все верно, — терпеливо ответил Инь Шэчи. — А еще, он лгал о своих умениях и возрасте. Он — бывший послушник секты Цюаньчжэнь, бесталанный недоучка, и лет ему не больше сорока. Отдать ему свое серебро — все равно, что выбросить его в реку, — сельчане ответили на его слова недовольным гомоном, и негромкими ругательствами в адрес лежащего даоса.

— Благодарю вас, молодой господин, — поклонился старик. — Без вашей помощи, мы бы лишились последнего из-за козней этого жулика, — он с недовольным видом плюнул в сторону Фан Цзумина. — Скажите, чем наше скромное селение может отблагодарить вас?

— Ничем, — засмеялся юноша. — Вы уже пустили нас на ночлег, а большего и не надо. Мы с женой отправляемся на юг, и не станем у вас задерживаться.

— Тогда скажите нам ваше славное имя, чтобы мы знали, кого благодарить, — попросил старец.

— Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, — церемонно представился юноша. — Это — моя жена, Му Ваньцин, — кивнул он в сторону девушки.

— Благодарю вас, господин и госпожа Инь, — вновь отвесил поклон старец. — Я, Ян Да, ведущий свой род от основателя нашей деревни[7], клянусь: вы всегда будете в ней желанными гостями. Теперь же, давайте разберемся с этим негодным даосом. А Сы, — повелительно бросил он. — Запри его в своем хлеву, пока мы не решим, что с ним делать.

— Хорошо, староста, — уныло ответил могучий крестьянин, и, подойдя к Фан Цзумину, взвалил его на плечо. Двинувшись прочь, он, совершенно не таясь, обратился к даосу:

— Слушайте, наставник, а нет ли у вас талисмана или ритуала, чтобы сделать скотину плодовитее? Моя корова А Фэнь до сих пор ни разу не отелилась, — Шэчи озадаченно покачал головой, удивляясь этому простодушию, и краем глаза заметил, как Ян Да сокрушенно схватился за лоб.

Примечания

[1] Небесная Императрица («тянь хоу») — титул У Цзэтянь, единственной женщины, когда-либо правившей Китаем от своего имени.

[2] В своей истории, Фан Цзумин использует имена из «Легенды о Белой Змее», рассказывающей о том, как молодой ученый Сюй Сянь влюбился в змеиного демона Бай Сучжэнь, а коварный черепаший демон Фа Хай пытался их разлучить.

[3] Дун Чао и Сюэ Ба — продажные стражники, персонажи «Речных заводей» и еще нескольких классических новелл.

[4] Один из князьев Диюя, ведает распределением душ. После смерти, души попадают в его царство, и проходят перед зеркалом, в которым отражаются все их грехи. Праведников Циньгуан-ван отправляет к тетушке Мэн (Мэнпо) для очистки памяти, и от нее — на перерождение, грешников — на соответствующие их прегрешениям муки.

[5] По легенде, даос Цзо Цы умудрился прогулочным шагом уйти от полководца Сунь Цэ, гнавшегося за ним конным и во весь опор. Красный Заяц — конь полководца Люй Бу, знаменитый своими силой и выносливостью.

[6] Шэчи ругает Фан Цзумина словосочетанием «сяо жэнь», означающим «подлец» или «низкий человек», и переиначивает его имя соответственно.

[7] Цзыфан — второе имя Чжан Ляна, стратега и государственного деятеля, жившего в эпоху Борющихся Царств. Во многом благодаря ему, эта эпоха сменилась династией Хань.

[8] Название у деревни Янцзячжуань очень буквальное — оно переводится, как «деревня семьи Ян».

Глава 14

Описываются две неожиданные, но по-своему приятные встречи

Сегодня, Инь Шэчи и Му Ваньцин остановились на отдых раньше обычного. Медленно багровеющее солнце не спешило прятаться за лесистыми склонами гор, окрашивая их строгую зелень в теплые цвета — день ещё не был близок к концу. Причиной остановки был завтрашний день, обещающий молодой паре долгий путь через пустынную гористую местность, богатую ящерицами и голыми камнями, и прискорбно бедную уютными уголками, подходящими для привала и ночлега. Поэтому, завидев в стороне от утоптанного пути небольшую лужайку, окружённую кустарником и укрытую в тени разлапистого дуба, юноша и девушка, посоветовавшись, решили сделать её своим пристанищем на вечер и ночь.

Заметно было, что этот лужок не впервые используется путниками для отдыха — в его середине темнело старое кострище, обложенное камнями, кустарник на пути к близлежащему ручью был давно и тщательно вырублен, а лежащая рядом со следом былых костров валежина блестела, отполированная не хуже иных трактирных лавок. Шэчи натаскал хвороста и разжег огонь, Ваньцин, прихватив котелок, сходила к ручью, и вскоре, над огнем медленно закипал походный суп. Молодая пара, устроившись на завалинке, коротала время в ожидании готовности своего ужина неспешным разговором. Му Ваньцин, выслушав рассказ мужа о его обучении музыке, спросила Шэчи об искусстве, что нравилось ему больше других, и тот оседлал любимого конька, увлеченно живописуя девушке тонкости каллиграфии.

— Я, конечно, не ровня Чжан Богао, или Янь Цинчэню[1], но скажу без ложной скромности, жена моя — с четырьмя сокровищами ученого я знаком не понаслышке, — воодушевленно рассказывал он. — Ты знаешь, что существует великое множество способов написания каждого из знаков? В символах, что начертаны на сохранившихся с древних времён ценностях, можно разглядеть первоначальные значения иероглифов — птиц, зверей, человеческие лица, выражающие то или иное чувство, и многое другое. В письменности, что использовали позже — например, при династии Цинь, — все ещё видны подобия этих несложных картинок, но, несмотря на причудливые извивы их линий, тогдашние письменные знаки заметно отдалились от простых рисунков. Сегодняшнее официальное письмо, на котором императорский двор обязывает чиновников вести дела, требует от пишущего много меньше усилий, чем в былые времена — в нем используется всего несколько