Дым валил из короткой трубы, он поднимался вверх и, смешиваясь с низкими облаками, очень портил рублевский пейзаж.

Нора обогнала Дину. Мелькая высоченными каблуками, она побежала вперед.

– Стой, дура беременная! – закричала Дина. – Тебе дымом дышать нельзя! Тебе бегать нельзя! Тебе волноваться…

– Мне жить без Титова нельзя, а остальное все можно! – в ответ заорала Нора, тараня калитку.

– Пожар, – прошептала Дина. Она достала мобильник и попыталась набрать службу пожарной охраны, но вдруг увидела, как по объездной дороге от дома несется синий «жигуль». Это была та самая «шестерка», которая пряталась в кустах и из багажника которой торчал подол платья Покровской. Дина ни на минуту в этом не усомнилась. Машина неслась в сторону города, подлетая на кочках. Ее швыряло из стороны в сторону, как будто за рулем сидит сумасшедший.

Дина бросилась к «Навигатору». Она не очень-то умела водить, но, совсем забыв про это, бросилась в погоню.

У Дуськи болело все тело.

Так болело, что сознание гасло, как лампочка без напряжения, но опять возвращалось из-за остро врезающихся в тело веревок.

«Уж скорее бы все взорвалось», – думала Дуська. Разнесло бы к чертовой матери, и никаких проблем. Никакой тебе ноющей боли, сдавленной веревкой груди, занемевших рук, ног и пульсирующей головы.

А главное – хоронить нечего.

Пройдутся бульдозером по пепелищу, вот тебе и могила Дуськи Егодиной. Ни один олигарх не удостоился чести быть похороненным на Рублевке, а ей повезет, потому что от нее просто ничего не останется.

«Эх, Дуська, Дуська, – сказал в голове чей-то голос. – Нет бы выучиться, человеком стать!»

«На кого учиться-то? – зло спросила Дуська у голоса. – Я и так все умею. А на того, кого не умею, и не выучилась бы никогда!»

«Это на кого ты не выучилась бы?!» – мерзко зазвенел в ушах голос.

«На дипломата Доминиканской Республики», – то ли пошутила, то ли всерьез заявила Дуська.

Голос захохотал.

«Дура ты доминиканская! Дурой была, дурой помрешь! Чао, какао!»

Дуська понимала, что бредит, и бредит не очень приятно. Нет бы вместо этого голоса море синее увидеть, на солнышке под пальмами полежать или по волнам на яхте порассекать… Ей, Дуське, даже в этом не повезло.

Нужно дернуться хорошенько, догадалась она. Если дернуться, то рванет, и ее мучениям придет конец. Она напрягла все мышцы, даже череп напрягла, приготовившись к ответственному рывку, но тут вспомнила, что в доме кроме нее, Алекса, служанки и пленника находится Фил.

Это меняло дело.

Славный, добрый Портнягин не должен умереть.

Евдокия медленно, осторожно – мышца за мышцей – расслабилась.

Когда с мыслью о досрочном взрыве было покончено, когда решено было ждать чуда и терпеть нестерпимую боль, в окне напротив что-то мелькнуло.

Вглядевшись, Дуська увидела за стеклом лицо темноволосого, красивого парня. Он подмигнул ей и на пальцах показал знак победы.

Даже если это был глюк, Дуська сочла нужным ему улыбнуться и подмигнуть в ответ. Улыбка получилась вымученной и жалкой, но показать на пальцах «Виват!» она не могла, потому что руки были крепко привязаны к стулу.

– Ну что, дорогая, за нами пришли. Поздравляю!

– Верунь, оказывается, я совсем не хочу в тюрьму…

– Тише! Черт, оказывается, я плохо натянула половик на крышку подпола.

– Зато чуть-чуть видно в щель!

– Смотри, Кларунь, как бы тебя через эту щель не обнаружили металлоискателем.

– Почему металлоискателем?

– А сколько на тебе побрякушек? Тонна! Не дуйся, шучу. От страха чушь молочу. Слышишь, в дверь стучат?

– Слышу. Ногами!

– Кларка, нос из щели убери, наступят.

– Говорила я, на моей даче нужно было прятаться!

– Какая теперь разница? Кажется, на веранде стекло выставляют…

– Ой, точно! У тебя тут все на соплях!

– Сама ты на соплях! Отойди от щели, не отсвечивай! Идут…

– Может, сами сдадимся, Верунь? Меньше дадут.

– Сколько б ни дали, я столько не проживу.

– Вер, он один.

– Кто?

– Мент. Разве на захват по одному приезжают?

– За такими бедными и старыми клячами, как мы, может, и приезжают.

– Сама ты бедная! Сама ты старая! Сама ты кляча!!

– Нос из щели убери, Мисс «Село Новорябчиково тысяча восемьсот первого года!».

– Ой! Верк! У него ботинки не ментовские!

– Что это значит?! За нами ОМОН пришел? В количестве одного бойца?!

– Верунь, это полковник мой! Ну, который ананасы мне покупал и до заправки тащил!

– Что ему здесь надо?

– Не знаю, Вер! Наверное, меня ищет. У него цветы и шампанское в руках.

– Ну, Кларка! Ну, трясогузка ты старая! Ты машину свою где бросила?

– Во дворе.

– Дура. По машине он тебя и нашел. Что теперь делать?

– Ой, меня никто так не домогался. Приятно-то как! А ведь я даже не спросила, как его зовут.

– Ну так иди и спроси! Представляю, как он обрадуется, когда ты из подпола вылезешь – грязная, вонючая, в гипсе! Не забудь поздороваться по-французски. Ты что, ревешь?!

– Ты… ты за-завидуешь мне!

– Если честно, то да, завидую. А ну-ка, пусти посмотреть на него! Да-а, хороший полковник. Немолодой, но ухоженный. Может, женатый? Цветы в вазу поставил и… Глянь, Кларунь, он пишет чего-то. Ишь, как глазенки к потолку-то закатывает! И вздыхает, и вздыхает. Аж щеки полощутся… Ну, Кларка, вот не думала, что в гипсе да с грязной головой такой кадр подцепить можно. Следующий раз я в магазин поеду. Ой, бог ты мой! Он письмо целует! Под бутылку шампанского его положил! Крестится, сволочь. Да не реви ты! Он уходит, тоскливо оглядываясь по сторонам…

– Вер, пусти, я догоню его!

– Сиди, бегунья. Нельзя за мужиками на костылях бегать. Теперь он от нас никуда не денется.

– От нас?!

– Ну да, от нас. Неужели не поделишься со старой подругой старым полковником?

– Эх, жалко, не менты это были. Я бы с тобой поделилась. Ушел?

– Ушел, болезный. Что-то он ножку левую подволакивает. Ранение, что ли? Или подагра?