– Красиво, правда ведь?

– Угу.

На машине меня привезли потому, что я не пью, и значит, нам не нужно быть вместе с другими гостями, которых, как школьников или даже, пожалуй, как скот, везут всех вместе, скопом.

– Контроль – это твой пунктик, – сказал он, когда я все-таки настояла, чтобы мы взяли машину напрокат. – Нельзя же, чтобы все всегда было только по-твоему.

Он вроде бы беззлобно подшучивал, но в его словах была доля правды. Контроль – это мой пунктик, мне нужно контролировать то, что я могу, потому что другой вариант страшно пугает.

– Я не овца, – говорю я ему.

Нет, он не знает, как я буду реагировать, когда ступлю на землю, где было убито столько людей, когда мои и их корни, соединившись, заговорят друг с другом, еле слышно зашепчутся о сочувствии и страхе, о страхе, что они вернутся, что это случится снова. Меня разом охватывают головокружение, тошнота, паника, боязнь и гнев. Накатывает волна отваги. Я чувствую в себе боевую злость, готовность к схватке. Хоть сейчас я нападу на кого-нибудь, выхвачу боевой топор, посношу всем головы. Не лучший настрой для первого знакомства с друзьями Энди.

– Где же часовня? – оглядываясь вокруг, интересуюсь я.

– В приглашении написано только, что сбор на главной парковке, – отвечает он, почти не глядя на меня, рассматривая окружающих, и осторожно спрашивает:

– Может, снимешь темные очки? Сегодня же пасмурно.

В пасмурные дни даже хуже, потому что цвета людей ярче, но он знает, что очки мне нужны не для защиты от солнца; он думает, что это как-то связано с мигренями. Его слова задевают. Значит, он меня стесняется. В кругу своих знакомых он хочет, чтобы я не была собой.

Энди явно нервничает, знакомя меня с огромным количеством других пар. Он знает, что я терпеть не могу прикасаться к людям, думает, что я боюсь чем-нибудь заразиться, но на мне перчатки, я нарочно выбрала вечерний стиль Одри Хепберн, так что руки я могу пожимать сколько ему угодно, но уклоняюсь от объятий и легких поцелуев в щеку. Мне совершенно не нужен такой уровень близости с теми, кого я раньше не знала.

Когда подъезжает автобус, который повезет нас в часовню, расположенную где-то в поместье, Энди оборачивается ко мне и дразнит:

– Бе-е-е!

Мы, разодетые в пух и прах, идем занимать места; почти все мужчины в килтах, женщины в красивых платьях, на высоких каблуках осторожно ступают по гравию парковки. Целая смесь сложных характеров, коктейль из жидкости после бритья и дорогих духов, кто-то дополняет друг друга, кто-то, наоборот, сталкивается лоб в лоб.

Смотреть приятно, но вот сидеть в автобусе – вовсе нет. На бывшем поле битвы грустно и горячо, люди волнуются, дергаются, я сама давлю в себе гнев, злость, страх, волнение. Как бы мне сейчас пригодился щит!

Энди меняется, да так, что становится мне чуть ли не отвратителен. Мы едем в одном автобусе с призраками его прошлого, и взрослые люди ведут себя как расшалившиеся дети: по-детски незамысловато шутят, обзываются, подкалывают друг друга. Он как будто вернулся в свои школьные годы. Он начал пить еще когда мы одевались в номере отеля; он на отдыхе, он имеет право расслабиться, но для меня ново видеть Энди таким. Я не единственный человек, который меняется в компании других людей.

* * *

В часовне столько любви, что я совсем успокаиваюсь. Красных и розовых пульсирующих энергий во всех направлениях летит столько, что мне хочется украдкой подойти к тем, от кого я отворачивалась в автобусе. Конечно, без грусти не обходится – люди могут грустить, даже когда счастливы, – это некоторым парам горько и жалко, что они не сумели раскрыть весь свой потенциал, но, в общем, главная, преобладающая здесь энергия – это любовь. Я снимаю свои темные очки, беру Энди за руку и вижу, как северное сияние любовных энергий начинает в ротонде свой небесный танец.

* * *

Энди делает шаг к алтарю, чтобы прочесть положенный ему отрывок из Писания, и тут из-за моей спины в него летит яркая вспышка красного цвета. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть, откуда она, но не получается: слишком много людей в часовне. Я не могу сосредоточиться на том, что читает Энди, слышу стук собственного сердца, а красное стреляет в него, как лазерные лучи. Они летят прямо к магнитному полю Энди, разворачиваются и только потом исчезают. Цвета как будто распадаются, лишь ударившись в его биополе. Я не знаю, принимает он их или отбрасывает. Да и вообще, я понятия не имею, что он делает с энергиями, которые получает и производит сам. Читая, он поглядывает на собравшихся, и мне хочется знать, кто это любит его так сильно и страстно, что выстреливает своей любовью, точно из пушки. Сердце стучит, как молот, сердито, обиженно в ответ на оскорбление, на опасность, на то, что кто-то где-то хочет чего-то моего.

* * *

После церемонии мы идем пить шампанское. Слушая рассказы и пересуды о детях и людях из прошлого, о которых я понятия не имею, я чувствую себя этакой запасной шиной, которую Энди держит в багажнике, везде таскает с собой и вспоминает о ней только тогда, когда колесо разговора прокалывается или спускает и его нужно быстро починить. Я почти не прислушиваюсь к разговорам, оглядываюсь, ища источник той сильной любви, резкой, как луч лазера.

Под предлогом того, что мне нужно в туалет, я увиливаю от беседы с очередной приятной парой и откликаюсь на призыв волшебного сада, где все дышит спокойствием и снимает стресс. Я не торопясь рассматриваю каждый цветок и растение, читаю названия деревьев. Я пребываю в возвышенном состоянии духа и тут слышу, как меня громко зовет Энди.

– Какого хрена ты сюда поперлась? – спрашивает он; глаза у него налились кровью, галстук съехал набок. – Я тебя уже полчаса ищу. Все уже за столом, только тебя и ждут. А я, как дурак…

Я еще никогда не видела его таким разъяренным. Это понятно без всяких цветов.

– Извини… Просто захотелось посмотреть, что здесь.

– Надо было сказать, и пошли бы вместе. Все в порядке? – раздраженно бросает он тоном, который не предполагает честного, откровенного ответа. И потом, он уже явно перебрал с выпивкой.

– Да, – коротко отвечаю я; мне нужна его помощь, но я не могу о ней попросить. – Просто у меня не получается так же хорошо общаться с людьми.

– Так попробуй, – бросает