Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он прекрасно понимал, что информация рано или поздно должна просочиться, высоко оценивая возможности японской контрразведки, но, в силу создавшейся ситуации, шел на риск, так как, по его подсчетам, все события должны будут развернуться в самое ближайшее время, за которое выйти на Михаила через его агентов было весьма проблематично.
Связь с ними он держал по телефону, проведенному в этот дом из закрытой на время фактории. Агенты в случае экстренной необходимости, должны передавать информацию хозяйке, а Михаил, периодически перезванивая ей, эту информацию мог получать. Этим методом испокон века пользовались все мировые секретные службы с тех пор, как был изобретен телефон.
Выйти могли только на старого следователя, который знал одного Блюма, и то – под другой фамилией.
Стараясь предусмотреть все возможные варианты развития событий, возвратившись домой, Михаил направил Блюма, чей невысокий рост и плакатно-стандартная внешность добропорядочного обывателя не привлекали внимания и вызывали доверие, в тот элитный квартал Владивостока, где располагалась конспиративная точка японской контрразведки.
Сейчас, в связи с Гражданской войной, многие дома этого квартала пустовали. Хозяева убрались подальше от греха в иные, более благополучные страны. Блюм должен был снять какой-либо из этих домов на параллельной улице, из которого бы просматривалась японская явка вместе с внутренним двориком.
Покончив с делами, Михаил расслабился. Механизм операции был запущен, сети расставлены. Осталось только ожидать – какая рыбка в них запутается, регулярно перезванивать, снимая поступающую информацию.
Уже смеркалось, когда появился как всегда спокойный, уравновешенно-элегантный Блюм и сообщил, что задание выполнено.
Двор особняка, арендованного Сашей, углом соприкасался с высоким каменным забором, окружающим особняк Ямамото. Машину, в которой хранились все необходимые на случай срочного бегства вещи, включая ручные пулеметы и достаточное количество гранат, Александр поставил в гараж и приказал охранявшему особняк мужичку поддерживать в нем плюсовую температуру, так как времени на разогрев двигателя машины, возможно, не будет. Затем он несколько часов провел на чердаке, пристально наблюдая за происходящим в соседнем доме.
Во дворе у Ямамото было два легковых автомобиля, один грузовик и, не считая нескольких штатских, в одном из которых Саша узнал японского майора, еще до взвода солдат.
Следом за Блюмом появился Лопатин и сообщил, что у проживающего поблизости господина Тарасова, промышляющего извозом, он купил два лучших фаэтона с лошадьми – они будут всегда наготове вместе с кучерами.
– О цене даже не спрашивайте… – он по-скупердяйски крутанул головой.
Вскоре сообщения от агентов посыпались одно за другим.
Первыми поступили сигналы агентов, следящих за Юговичем. Тот, подъехав к особняку Маркина, забрал оттуда Ольгу с двумя чемоданами. Поместив ее в снятом особняке, он отправился в банк.
– Из трубы до этого пустующего особняка пошел дым, – докладывал агент. – По-видимому, растопив печь, Ольга Маркина расположилась там надолго.
Через час еще два сообщения:
– Дедусенко приехал в Морской клуб, где находился Дальневосточный комитет коммунистов. Вскоре туда же прибыли три грузовика с группой портовых грузчиков в сопровождении двух эскадронов. По прибытии машин Дедусенко отправился в банк.
Агенты, дежурившие у банка, сообщали, что в одном из переулков, недалеко от них, появился грузовик с охраной, состоящей из японских солдат.
– Все, – поднялся Муравьев, опуская на рычаг телефонную трубку. – Пора выдвигаться. В оркестровой яме уже поднимают смычки, – имея в виду конкурентов, продолжил он. – А литавры, выступающие под занавес, еще не прибыли. Возможно, и дирижера придется сменить… Без нас этот оркестр не приобретет законченной формы, хотя аплодисментов ждать будет бесполезно…
– Опоздай мы на сутки – и отправляться бы нам в Европу с голыми жопами, – менее высокопарно завершил его речь Евгений.
– Сплюнь, – коротко порекомендовал ему Александр.
Дружно сплюнув через плечо, друзья облачились в удобные, не сковывающие движений короткие бекеши, где в различных кармашках удобно располагалась, по словам Лопатина, всевозможная самурайская мишура, и двинулись к выходу.
Неожиданный телефонный звонок остановил Михаила. Он снял трубку.
– Муравьев! – коротко бросил он.
– Михаил Николаевич! Миша! – Он узнал взволнованный голос Маркина. – Умоляю! Срочно приезжайте ко мне в банк! Умоляю! – еще раз повторил голос. – Мне необходима ваша помощь! Беда случилась, страшная беда! По телефону не хочу рассказывать… В последнее время мы очень сблизились… И генерал Розанов мне много рассказывал о вас! Может, вы сможете помочь? – Дрожащий от волнения голос замолк, ожидая ответа.
– Хорошо, скоро буду, – лаконично ответил Михаил и положил трубку.
События двинулись с мертвой точки и, подобно лавине, начинали вовлекать их в свое движение.
«Действительно: от судьбы не уйдешь, – думал Михаил, уже несясь в фаэтоне по направлению к банку. – Даже если бы мы не разработали эту операцию, то все равно были бы вовлечены в круговерть этих событий».
К банку Михаил подъехал один. Второй фаэтон вместе с друзьями остался неподалеку, чтобы не привлекать излишнего внимания.
Невзирая на ночное время, центр города продолжал жить «полноценной» жизнью. Светились вывески над различными ресторанами, и через периодически раскрываемые двери, вдоль по чистым, убеленным снегом улицам, неслись то рыдающие звуки скрипки, то вульгарно-пьяные цыганские мотивы, а то и просто отборный русский мат, виртуозно выражающий всю гамму чувств, навеянных этими мотивами, и показывающий, в зависимости от интонации, и радость, и отчаяние, и боль, и восхищение. В общем, народ не скучал.
Несмотря на ночное время, двери банка были открыты, правда – у входа стояла усиленная охрана. Услышав фамилию и проверив документы, начальник русского караула, извещенный о приходе Муравьева, провел его мимо бесстрастных японских солдат в один из кабинетов первого этажа, сообщив, что Григорий Владимирович скоро придет.
Вскоре в кабинет вошел Маркин. Определение – встревоженный или возбужденный – совершенно не соответствовало его теперешнему состоянию. Таким его Михаил еще не видел.
Не поздоровавшись, он вытащил из внутреннего кармана листок бумаги и протянул его дрожащими руками Михаилу со словами:
– Прочтите.
Это было не просто письмо – это был крик, мольба о помощи. Ольга просила выполнить требования человека, с которым она передала это письмо, иначе – ее уничтожат.
К письму прилагался перстень, который Маркин подарил дочери в четырнадцать лет.
По свидетельству отца, перстень этот уже невозможно было снять с пальца, поскольку девочка выросла. А недавно Ольга собиралась пойти в ювелирную мастерскую для того, чтобы перекусить дужку и переделать его.