Ветер стих. Блюм, выскочив из машины, достал объемистый чемодан. Друзья, быстро переодевшись в добротную штатскую элегантную одежду, приобрели вид добропорядочных господ. И только наметанный глаз мог определить по строгой выправке в Муравьеве и Блюме офицеров.

Лопатин одним ударом своей огромной ладони по днищу бутылки женьшеневой водки вышиб пробку. Приятным огнем жидкость обожгла их внутренности, и, ни слова не говоря, они, прихватив с собой чемоданчик и саквояж, набитые деньгами, растаяли в тумане распахнутой перед ними улицы.

Рассвело. Перед литыми чугунными воротами, прикрывавшими уже с утра накатанную снежную дорогу, ведущую к казармам американского экспедиционного корпуса, остановилась пролетка. Из нее вышел элегантный молодой человек, который, брызнув на часового синим взглядом, вежливо приподняв котелок, попросил вызвать лейтенанта-командера флота США Хенди Мак-Кейна. Чистая английская речь произвела должное впечатление на строгого караульного. Поэтому он, вызвав свистком своего напарника, отправился на поиски.

Вскоре на проходной появился радостно улыбающийся капитан-лейтенант. Он уже давно с тревогой поджидал друзей, хорошо знакомых ему еще по совместному длительному путешествию на поезде из Челябинска до самого Владивостока. Тревога была продиктована не только его дружеским расположением, но и прагматичным американским воспитанием. Солидный аванс, выданный ему, полностью ушел на подмазывание начальства, с трудом согласившегося предоставить на одном из кораблей американской флотилии маленькую каюту для трех русских, мечтающих покинуть свою дикую страну.

Они не были исключением. Вместе с американским корпусом эвакуировалось еще много русских, некоторые – вместе с семьями. И военные неплохо заработали на этом. Тем более что командующий американскими войсками на Дальнем Востоке генерал Гревс дал на это официальное разрешение, и для этой цели были специально выделены несколько пароходов.

Капитан-лейтенант с облегчением вздохнул, увидев трех друзей. Он чуть ли не ощутимо почувствовал шуршание увесистой пачки зеленых банкнот, да и само путешествие в компании этих веселых парней обещало быть приятным. Взглянув на Лопатина, он с удовольствием вспомнил расхожую шутку, бытовавшую в поезде: «Сегодня похмелился с русскими – лучше бы я умер вчера».

Услышав от русских, что они хотели бы попасть на пароход инкогнито и желательно не попадаться на глаза японским властям, третий день уже единолично контролирующим и охраняющим владивостокский порт, он с притворной озабоченностью нахмурил брови и недвусмысленно потер большой и указательный пальцы.

– Все будет оплачено, – успокоил его Михаил.

Мак Кейн внутренне просиял – эта маленькая и не представляющая для него особого труда услуга сулила ощутимую прибавку к его вознаграждению.

Вскоре они, переодетые в американскую форму, в составе какого-то подразделения уже поднимались по трапу парохода. В каюте их ожидала штатская одежда, предусмотрительно доставленная туда американским моряком.

Содрогнувшись всем своим тяжелым корпусом от резкого рывка буксира, корабль отделился от причала, на котором толпа провожающих выкрикивала уже ставшие ненужными и пустыми последние слова прощания, пытаясь подольше сохранить эфемерные нити, связывающие их с близкими, отправляющимися куда-то далеко. И вместе со все увеличивающимся промежутком разделявшей их воды приходило дикое и ставшее осязаемо тяжелым понятие – навсегда.

Михаил до боли сжал поручни, с тоской вглядываясь в покрытые снегом сопки, окружающие город и бухту. Поверх сопок, где-то в вышине, ветер рвал свинцовые тучи, похожие на злые гривы диких ордынских коней, будоража в сердце неясно-тяжелую память. Родина!..

– Я еще вернусь сюда… – тихо прошептал он, не догадываясь, насколько точны, в своем жестоком пророчестве, окажутся его слова.

Пройдет не более пятнадцати лет, как он с этого же самого места, в очередной раз оглянувшись на знакомые сопки, скатится в холодный и мрачный трюм, получив удар прикладом от озверевшего энкавэдиста, с последним караваном[46]отправляясь не в солнечную Францию, а на ставшую для нескольких миллионов зэков могилой – Колыму.

– Мы вернемся сюда, – положив свою тяжелую руку ему на плечо, поправил его Лопатин.