мои мышцы в ожидании, когда я прислоняюсь к стене и настраиваю себя на то, чтобы заглянуть за угол.

Решение было принято, когда я услышала очень узнаваемый звук соприкосновения кожи с кожей, а затем хрюканье. Я забегаю за угол, и у меня от ужаса отпадает челюсть.

Роуг стоит на одном колене. Из многочисленных порезов на лице капает кровь, а глаз начинает опухать. Он пошатывается, явно ошеломленный силой удара.

Его отец стоит над ним, сжимая кулаки.

Моя кровь застыла в жилах. От шока я застыла в дверном проеме, кончики пальцев уперлись в дверную раму. В ушах звенит, и я слышу только бешеный стук своего сердца.

Мой мозг дает сбой, мотаясь между неверием, гневом, беспокойством и страхом.

— Тебе нечего сказать, чертов трус? — выплевывает на него отец.

Роуг поднимает взгляд, чтобы встретиться с отцом, и немного расширяется, когда он замечает меня. Он не останавливается, чтобы посмотреть на меня, не признает и не обращает внимания на то, что я здесь.

Но он видит меня. Я знаю, что видит.

Он бросает на отца ядовитый взгляд и получает в ответ удар в живот.

— Попроси меня остановиться. — Его отец рычит, в его тоне отчетливо слышится садистское веселье. — Умоляй меня остановиться.

Ему это нравится.

Роуг опускает голову и сжимает живот от боли, но ничего не говорит. Его глаза ненадолго встречаются с моими, и, черт возьми, я никогда раньше не видел такой боли, как в его взгляде. На нее физически больно смотреть.

Она зовет меня и выводит из застывшего состояния. Вид того, как рука его отца отдергивается назад, готовясь нанести еще один удар, подталкивает меня к действию.

Я делаю шаг вперед.

— Стой!

Сначала я думаю, что это я говорю. Но не я произношу эти слова, а Роуг.

— Пожалуйста, остановись.

Кулак его отца замирает в воздухе, и я останавливаюсь на полшага.

Роуг сказал эти слова ему, но они предназначались мне.

Они предупреждают меня, чтобы я оставалась на месте.

Его глаза опускаются к моим и умоляют меня не выдавать своего присутствия.

Только благодаря тому, как он смотрит на меня, я слушаюсь.

— Интересно. Ты никогда раньше не умолял. — Если раньше его тон казался мне ликующим, то теперь он просто восхитителен. Такое ощущение, что он выиграл битву, о которой я не знаю.

Я отвожу взгляд, чтобы не видеть, когда он наносит удар, и тот попадает в скулу Роуга, отправляя его на пол.

— Это очень приятно.

Я делаю шаг назад, за угол, в темноту коридора.

Я успеваю как раз вовремя. Через несколько секунд его отец вырывается из комнаты с последним прощальным ударом.

— Ты всегда был разочарованием.

Меня физически трясет.

Все мои силы уходят на то, чтобы оставаться в тени.

Как только он проходит мимо меня, я вбегаю на кухню. Роуг с трудом стоит на ногах, крепко держась за стул, чтобы поддержать свой вес. Другой рукой он осторожно потирает челюсть.

— Роуг! Ты в порядке? Что болит? — Я в бешенстве. Я провожу руками по его щекам, шее, груди, дико проверяя его. — Лед! Тебе нужен лед. Я сейчас принесу.

Я беру из холодильника пакет со льдом и заворачиваю его в кухонное полотенце, а затем прикладываю к его щеке. Его взгляд задерживается в стороне, совершенно мертвый.

— Роуг. — Я тихо произношу его имя, приподнимая его рубашку, чтобы проверить, нет ли повреждений. — Мне очень, очень жаль.

Его рука вырывается и хватает меня за запястье, останавливая. Он все еще не смотрит на меня.

— Уходи.

— Что?

— Иди домой. Я не хочу тебя сейчас видеть.

Я нежно касаюсь его щеки, поворачиваю его голову к себе и заставляю его встретить мой взгляд.

— Нет. — Я говорю, опуская пакет со льдом и крепко обхватывая его шею. — На этот раз я не позволю тебе оттолкнуть меня.

Он напрягается, и мне кажется, что он собирается оттолкнуть меня. Я держусь, пытаясь передать всю глубину своих эмоций в этом объятии. Он делает вдох, и вся тяжесть мира словно сваливается с его плеч, когда он прижимается ко мне.

Я обнимаю его долго-долго. Мы не произносим ни слова, но слегка покачиваемся взад-вперед.

Когда я отстраняюсь от него, его глаза смягчаются. Пару секунд он молча смотрит на мое лицо, а затем его большой палец поднимается и собирает упавшую слезу, проводит ею по глазу, а затем спускается на скулы. Только тогда я понимаю, что плачу.

Я плачу о мальчике, у которого нет родителей, и о мужчине, который создан на основе этих последствий.

— Твой отец только что издевался над тобой, и это я плачу, мне так жаль.

Его взгляд прикован к слезинке на большом пальце, глаза сияют удивлением.

— Ты действительно заботишься обо мне? — спрашивает он, и в его голосе звучит удивление.

Неудивительно, что он не поверил мне, когда я сказала, что у меня есть к нему чувства. Зачем ему верить мне, если так к нему относится его собственный отец.

Я молча киваю.

Он притягивает меня к себе и обхватывает руками. Одна рука опускается вниз и гладит мою задницу, а его губы впиваются в мои в неистовом поцелуе. Металлический привкус крови на языке возвращает меня к реальности.

— Подожди, остановись, — говорю я, отрывая свои губы от его губ. Он неохотно отпускает меня. — Мне нужно обработать эти порезы, чтобы они не зарубцевались.

Я беру аптечку из кладовки и стул с кухонного стола и возвращаюсь, чтобы встать перед ним.

— Садись, — приказываю я, указывая на стул. Удивительно, но он беспрекословно подчиняется.

Я нахожу и достаю все материалы, которые понадобятся мне, и кладу их на стол, после чего сажусь на стул напротив него.

Обмакнув ватный тампон в перекись водорода, я слегка прикладываю его к порезам на левой щеке. Он не вздрагивает. Никак