Во время прогулок Элен с Биллом, их друзей и ее братьев и сестры, когда они стояли на углу той или иной улицы или шли, произошли самые интересные дискуссии и любопытные встречи. Элен вспоминала: «Однажды мы с Эдвином, Биллом, Руди и моим братом Питером стояли на пересечении 22-й улицы и Седьмой авеню, возле одного бара; время было военное. Билл сообщил, что в этом баре часто собираются бельгийцы и они все ужасные драчуны. Билл рассказал, как в Бельгии люди проводят субботний вечер: идут в трактир, напиваются, а потом начинают друг друга дубасить. Мы, услышав это, понятно, расхохотались. И тут какой-то парень выходит из бара, подходит прямиком к Биллу и пытается его ударить. Такое вот совпадение»[675]. Если в прогулке Билла и Элен участвовали другие художники, она запросто могла закончиться в чьей-нибудь мастерской. Тогда живописец или скульптор показывал гостям свои работы, и те ценили оказанное им доверие. «Это были времена, когда мир искусства принадлежал художникам», — объясняла Элен. А еще в это время родилось то, что она называла братством и что в конечном итоге войдет в историю искусства под знаменем «абстрактного экспрессионизма»[676]. Однажды Элен ответила на вопрос о важности сообщества в искусстве, приведя цитату из Ветхого Завета: «„Железо железо острит, и человек изощряет взгляд друга своего“. Вот почему важные движения в искусстве всегда возникали там, где группы художников могли собираться вместе и общаться. А потом что-то происходит. Будто пробегает электрическая искра. Движение никогда не начинается с одного человека; это всегда результат диалога и компромиссов»[677].

Взаимоотношения Элен и Билла подразумевали постоянный обмен идеями, который отнюдь не ограничивался разговорами с друзьями. В тишине своей мастерской они, оставшись наконец одни, забирались в постель, и Элен читала Биллу книги. Их любимым автором был Фолкнер. Она также читала рассказы о Гражданской войне Амброза Бирса[678]. И труды Кьеркегора[679]. Основоположник экзистенциализма, он уже в XIX в. с огромной страстью писал об одиночестве и о неопределенности человеческой борьбы. Его слова служили огромным утешением для Билла и Элен. Они, хоть и были абсолютно уверены в том, что путь художника — их стезя, не могли отделаться от мучительного страха перед тем, чтобы провести всю жизнь в тщетных поисках. Билл и Элен боялись так и не найти того, что искали в своем творчестве. Кьеркегор, казалось, обращался непосредственно к ним, говоря, что все это не имеет никакого значения. Важно только желание и стремление. Человеку нужно смириться с непостижимостью того, что предначертано ему судьбой. По словам философа, художник призван играть в этом решающую роль. Подобно религиозному человеку, посланцу той сферы, к которой у большинства обычных людей нет доступа, художник через свое творчество должен освобождать чистый дух от оков повседневности. Так он помогает людям, погрязшим в горькой реальности, найти в себе силы продолжать жить[680].

Два или три раза в неделю Билл с Элен после рабочего дня ходили в кино. Перед сеансом всегда показывали черно-белую военную хронику[681]. Ранее эти ленты печально прославились тем, что несли публике исключительно «хорошие новости» о на самом деле страшнейшем конфликте, разрывавшем планету на части. Но в 1943 г. нужда в таком лукавстве отпала. Гитлер перестал быть непобедимым. В конце января Германия официально признала поражение после сокрушительной Сталинградской битвы, которую даже Гитлер с его ненасытной жаждой крови назвал катастрофической. За семь месяцев боев погибли почти два миллиона солдат. Разгром немцев был настолько сокрушительным, что изменил не только дальнейший ход войны на внешних фронтах, но и ситуацию внутри самой Германии. В Мюнхене на стенах начали появляться надписи большими белыми буквами «Свобода» и «Долой Гитлера!». В Мюнхенском университете распространялись листовки, призывавшие восстать против «нацистского позора». Вскоре против фашистского режима протестовали аристократы, либералы, студенты и даже некоторые военные. В Варшавском гетто еврейское сопротивление, вооруженное несколькими пистолетами, убило 12 нацистов, после чего остальные охранники разбежались кто куда. К апрелю варшавское сопротивление переросло в трехнедельное восстание. Это было актом самоубийственного неповиновения, порожденным крайним отчаянием. К сожалению, ни один из тех протестов против Гитлера в Германии не достиг успеха. Но они были невероятно важны, потому что показали: мифический нацистский рейх вовсе не неприступный и не непобедимый. Он уязвим к атакам врагов, коих хватало как внутри страны, так и за ее границами.

В Италии Муссолини тоже поддерживали все меньше. В марте 1943 г. собственный народ дуче остановил работу всей итальянской военной промышленности, объявив массовую забастовку в Турине. К маю от немецко-итальянских войск была освобождена Северная Африка, которую Италия втянула в войну. В июле сдался сицилийский город Сиракузы. Антифашисты по всей Европе с ликованием готовились к длительному маршу войск союзников вглубь «итальянского сапога». А в Азии, где вооруженные силы США участвовали в наземных, воздушных и морских операциях против японцев и их союзников, по приказу Токио японцы покидали Новую Гвинею и Гуадалканал[682]. У американцев, оставшихся на родине, неуклонно крепла уверенность в том, что ситуация поворачивается в пользу союзников. Люди наконец-то позволили себе мысль о том, что война, которая так долго и безраздельно доминировала в их жизни и в их мыслях, однажды, возможно даже в недалеком будущем, закончится. В феврале 1943 г. президент Рузвельт объявил, что в этом году произойдет великое «вторжение союзников в Европу»[683]. Конечно же, именно оно должно было положить конец безумию, творившемуся в мире.

Билл был одним из многих живших в Нью-Йорке европейцев, которые долго не получали никаких сведений с родины о судьбах своих родных. Еще в 1940 г. он с ужасом прочитал в газетах, что нацисты разбомбили его родной город Роттердам и погибли 10 тысяч его жителей[684]. И все же Билла можно было считать счастливчиком. Он всегда мог найти утешение в семье Элен. Ее отец относился к нему как к сыну, а братья и сестра считали мастерскую Билла манхэттенским филиалом родительского дома. Они стали неотъемлемой частью быта Билла и Элен, их круга общения и даже творческой жизни. Брат Элен Конрад был ассистентом Билла в мастерской и натурщиком для Элен. Ее сестра Марджори служила любимой натурой Билла. Общительный Питер, самый младший из детей, позднее тоже стал позировать Элен. А пока он чувствовал себя как дома в мастерской Билла, будто был не только ее, но и его младшим братом[685]. Даже Мари, мать Элен, проникла в творческую жизнь пары, хоть и не напрямую. Однажды, работая над портретом женщины, гротескно увешанной драгоценностями, Билл объявил Элен: «Между прочим, я пишу твою мать»[686]. Так что и Мари служила для него источником вдохновения. Эта эксцентричная семейка идеально подходила Биллу. Он ощущал любовь и защищенность, как никогда прежде. Но при этом к де Кунингу не предъявляли требований, чего он как свободный художник никогда не стал бы терпеть.