посмотрим, время ещё есть. По пятам буду ходить, за руль машины сам сяду, но не дам этому случиться!

— Решил-таки поиграть в бога? Амбиции? Всё знаешь, всё понимаешь? Доигрался? Теперь тебе нормально? Совесть не жмёт? — ответило мне критическое мышление.

Но останавливаться и выходить из порочного круга самобичевания было поздно:

— Кто тебе дал такое моральное право? Домой захотел? И гори они оно тут все огнём? Это уже не твой мир, ты ему чужд! Ты даже не считаешь их равным себе, ты же на всех смотришь свысока, а почему?

— Ну, я же больше их знаю об этом мире. — пытался я беззубо оправдаться.

— Да ты ещё скажи, что весь мир теперь это просто твой сон! Это давно не твой мир, ты здесь не чужой. Они, именно они всё построили сообща для тебя, твой тот комфортный и уютный, с его кафешками, Wi-Fi, банковскими картами и онлайн-такси, которыми ты так обожаешь пользоваться. Они строили это, пока ты штаны в универе и у мамы с папой на шее просиживал. Ты же ничего не умеешь, копейки заработать не можешь, а собрался вершить чьи-то судьбы. Кроме как торговать созданным чужими руками ничего и не можешь. Спасибо тебе, о Великий Немощный Попаданец.

— У меня шок, я потерял своё место в жизни, свой дом и семью, работу, почти все свои вещи… Даже работу!

— И что тебе теперь за это? Медаль за отвагу, пожизненное питание? Побежал он сразу к папе с мамой «Помогите, приютите, дайте денег…»

— А куда мне было ещё идти? Какие варианты?

— Сдох бы позавчера гордо на улице от холода, глядишь, дел бы непоправимых не понаделал.

— Я ещё могу всё исправить, время ещё есть!

— Исправить или сделать ещё хуже? Пока что получалось только хуже!

— Я был осторожен! Я хотел, как лучше!

— Лучше только тебе! Ты бы со всех сторон был бы в плюсе. Или назад домой, или потом заделался в спасители. Разве нет? Сам себе-то хотя бы не ври.

Дойдя до перекрёстка улицы Чехова и Московского проспекта, где ещё стояло здание старой типографии и был обыкновенный, а не круговой перекрёсток, я остановился на пешеходном переходе. Вдобавок меня бесило отсутствие на светофоре таймера обратного отсчёта, особенно с учётом, что я опаздывал. Про себя я в тот момент думал: «Ну, как так получается, что вроде бы путешественнику во времени этого самого времени не хватает. Никогда не понимал, почему в фильмах им требовалось всё делать в последние секунды? Почему нельзя делать всё сильно заранее, разве для этого надо семь пядей во лбу иметь?».

Вместо зелёного машинам загорелся жёлтый сигнал, и такой же жёлтый автобус остановился в метре от меня по левую руку. На переходе, как обычно, отсутствовала положенная по правилам разметка «зебра». Я, подгоняемый временем и своими разгулявшимися нервами, проклиная всё на свете, сделал первые сдержанные шаги на проезжую часть, внимательно наблюдая за светофором, и, как только сигнал на нём для машин сменился на красный, подался из-за всех сил вперёд, забыв главное правило, известное даже первокласснику — автобусы обходить только сзади. Оглушающий гудок, страшный удар и темнота…

Эпилог

В бесконечно тянущийся темноте, где само понятие существования было весьма условно при отсутствии течения времени, стали всё более отчетливо проступать отдалённые звуки. Поначалу это был обычный сливающийся монотонный гул, но сейчас он постепенно приобретал отдельные грани и оттенки. Сознание, находившееся одновременно везде и нигде, не хотело группироваться, несмотря на все волевые усилия. Словно бы концентрированная капля воли, упавшая в бескрайний тёмный океан растёкшегося сознания, создавала на миг разбегающийся круг возмущения, но лишь на секунды, после чего поверхность снова становилась гладкой.

Находится в таком состоянии было одновременно приятно и беспокойно. Беспокойства прибавлял нарастающий шум, сквозь который, казалось, слышны уже отдельные звуки и даже голоса. Самым громким был звук равномерных монотонных щелчков. Они могли бы служить ориентиром времени, если бы получилось сосредоточиться и сосчитать их, но увы. Тянущуюся монотонную вечность внезапно прервал протяжный скрипящий звук, за которым последовала серия аритмичных ударов, отзывающихся гулким эхо. Где-то совсем близко грянул такой звук, словно целый оркестр одновременно сыграл несколько нот на всех своих инструментах, так же протянувшись эхом. От такой внезапности и силы звука автоматически забилось сердце, хотя страха я не испытал. Впервые ощущалось, что я не просто бесконечное сознание, растворённое во Вселенной, а существую в материальном выражении, и у меня есть сердце.

Первая попытка открыть глаза была мучительной, словно они были покрыты толстым слоем воска, включая ресницы. Мои усилия были похожи на работу автомобильного домкрата, постепенная накачка и медленно расширяющаяся щель между век, сквозь которую серый свет тут же стал обжигать сетчатку. Я не прекращал попыток, несмотря на дискомфорт, и даже начал различать какие-то очертания, искаженные дифракцией от близко расположенных друг к другу ресниц. «Оркестр» слева снова что-то «исполнил» и перед глазами зашевелились очертания. Через несколько секунд, неожиданно, со стороны левого глаза, я почувствовал грубое прикосновение, веки с силой разлепили, и в открывшийся едва начавший адаптироваться к свету глаз ударил поток из тысячи солнц, оставляя горячий отпечаток на дне глазницы. Через секунду поток иссяк, окончательно погасив свет в открытом левом глазу. Ещё секунда-две, и с правым глазом провели такую же процедуру, вызывающую во мне резкое неприятие и даже обиду. Было похоже, что мне нарочно выжгли сетчатку и теперь я вообще ничего не видел, хотя веки были приоткрыты.

Какофония немелодичных скрипящих звуков, сменяющих друг друга, продолжалась секунд десять, а когда затихла, то оставила за собой звенящее эхо, сквозь которое монотонные щелчки были уже едва различимы. Удаляющиеся глухие аритмичные удары, скрип и шелест — воцарилась прежняя тишина с фоновым монотонным гулом и чуть слышным пощёлкиванием, интервал которого, как мне показалось, уменьшился. Медленно проявляющийся серый свет в глазах, словно кто-то постепенно выкручивает ручку потенциометра, прибавляя фотоэкспозиции. Вот уже из одного серого пятна я начинаю различать большой освещённый прямоугольник слева, скорее всего это окно. Вот уже вижу перед собой небольшой чёрный прямоугольник правее от окна наверху. Теперь, когда появились очертания, есть смысл поводить глазами из стороны в сторону. Слева действительно окно, наполовину прикрытое плотным жалюзи, из него падает на меня серый дневной свет.

Голова пока не слушается, лишь слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Боковым зрением расплывчато вижу некую конструкцию, от которой исходят уже еле слышные щелчки. Передо мной белая стена, в левом верхнем углу черный прямоугольник