По ночам я слышала их крики, доносившиеся из его спальни. Кози слышала их тоже. Я испуганно сжимала подушку и в то же время испытывала облегчение, что кричу не я. Как бы ужасно это ни было, по крайней мере, это означало, что я была на время избавлена от истязаний.

Десять месяцев, проведенные в этой квартире, были страшным кошмаром. Но я научилась переносить повторявшиеся мучения, покидая свое тело и уносясь в воображаемый сад. Там были Люк, папа и Кози. Там были пионы и розы, гортензии и сирень. Тюльпаны весной, декоративный лук осенью. Цветы на все сезоны. Цветы, заглушавшие мучения.

А конца мучениям не было видно. Вчера вечером после ужина Рейнхард налил себе стакан виски и позвал меня к софе, чтобы я сняла с него сапоги.

– Я видел сегодня кое-кого из твоих друзей, – сообщил он с усмешкой.

Я молчала, и он снова заговорил:

– Разве ты не хочешь спросить кого?

Это мог быть кто угодно; я только надеялась, что он ничего не сделал Люку.

Он пнул меня сапогом, и я покорно спросила.

– Кого?

– Ту маленькую шлюху Сюзетту.

Я вытаращила глаза. Значит, он шел за мной в тот день, когда мы с Сюзеттой встречались за ланчем.

– Нет, я не прикасался к ней, не думай. Да это было невозможно. – Он рассмеялся и подвинул левую ногу в потертом сапоге, чтобы я могла ухватиться за него. – Просто сегодня днем мне позвонил мой подчиненный. В девятом округе творилась ужасная фигня, которую надо было… устранить. – Я взглянула на его лицо, что делала редко по своей воле. Под глазами Рейнхарда были темные круги. – Эта сучка прыгнула с крыши дома.

Я ахнула и прикрыла рот пальцами.

– Ты видела когда-нибудь тело, распростертое на мостовой?

Меня захлестнул приступ дурноты, а из глаз хлынули слезы. Ох, Сюзетта. Зачем ты так поступила? Мысленным взором я увидела ее красивое лицо, веселые синие глаза, вспомнила, как мы с ней бегали по парку после школы, а наши волосы были заплетены в косички с бантиками. Вспомнила наш последний разговор и как я надеялась, что мы сохраним чистоту подобно цветкам лотоса. Печально, что Сюзетта погрузилась в мутные воды да так и не увидела свет, хотя я так надеялась на это. Увижу ли его я?

Внезапно я почувствовала первые схватки, поначалу слабые, они медленно растекались по низу живота. Рейнхард вскочил, когда я схватилась за живот, готовясь к новой волне боли. Она усиливалась с каждой минутой.

В одну из пьяных ночей Рейнхард грозился меня убить, воткнуть нож мне в живот, прикончить одним махом сразу две жизни. Иногда мне хотелось, чтобы он так и сделал. Покончил с этим ужасом. Такая смерть хоть и ужасная, но быстрая. Мой ребенок, если это девочка, не узнает насилия и мук, какие выпали на мою долю. Она даже не узнает, в какое ужасное место превратился мир прямо у меня на глазах.

Но нас было не двое, а трое. Кто позаботиться о безопасности Кози в ее маленькой комнатке под полом? Как она выберется оттуда? Весть о гибели Сюзетты глубоко потрясла меня и едва не лишила последних сил. Но я должна продержаться. Еще хоть чуточку.

В моей спальне схватки продолжались одна за другой, словно бурные волны на морском берегу в моем детстве. Я закрыла глаза и пыталась вспомнить, как я смеялась и кричала, бегая в прибое, как мама с папой лежали на одеяле и смотрели на мое веселье. Но теперь на меня обрушились с огромной силой не волны Нормандии, и я кричала в мучительной агонии.

Что подумал бы Люк, если бы увидел меня такой? Мог бы любить меня? Или стал бы меня презирать?

Новый взрыв боли, еще хуже прежнего. В это время Рейнхард протопал по коридору к входной двери. Она со скрипом открылась и захлопнулась, и я была рада, что он ушел хотя бы ненадолго.

Снова кровь. Слишком много крови. Я ослабела, у меня кружилась голова. Августовская духота изматывала меня, пот тек по моему лбу. Я лежала на кровати, простыни намокли от крови. У меня оставалось мало времени, я это знала. Я раскрыла рот, хотела закричать, но голоса не было.

– Кози, – прошептала я запекшимися губами имя моей дочки, но мой голос был такой слабый, что она его не слышала. У меня не было сил встать, я еле дышала. Я слышала, как моя любимая доченька двигалась в маленькой комнатке под полом. Прошли часы. Конечно, ей было страшно. – Кози, – повторила я, собрав последние капли сил, и мои глаза закрылись.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я очнулась от скрипа двери. Мои глаза открылись на миг. Ночь прошла, в окно лился свет. Надо мной склонились два знакомых лица: Эстер и… Люк!

Я не понимала, сон это или явь. Я закрыла глаза, снова открыла их, и они наполнились слезами при виде любимого мужчины.

– Наконец-то мы нашли тебя, – сказал Люк с дрожью в голосе. – Нас впустила экономка, когда уходила из квартиры. Она несла чемодан. Не знаю, работала она на немцев или нет, но у нее, по крайней мере, хватило порядочности впустить нас сюда. Она сказала, что мы найдем тебя тут.

Информация обрушивалась на меня так быстро, что я с трудом ее понимала. Как я и надеялась, Ник сообщил о моем положении Эстер. Они вместе обдумывали план моего спасения. Люк предвидел, что они столкнутся, по крайней мере, с одним немцем, и взял с собой оружие.

Я открыла рот, пыталась что-то сказать, но у меня не было сил. Люк плакал. Он взял меня за руку, а Эстер подняла мою юбку и раздвинула мои ноги. Ее лицо, всегда сдержанное, побелело от ужаса.

– Ей срочно нужна помощь.

Стены комнаты кружились. Я была чуть жива, мои веки налились свинцом, но я старалась не закрывать их. Я должна сказать им про Кози, что моя девочка прячется под полом в этой комнате. Конечно, Кози слышала их голоса, но доски пола заглушали звуки, и она не узнавала голос Люка и Эстер. Она не знала, помогут ли ей те люди наверху или обидят, и поэтому вела себя так, как учила я: тихонько сидела и ждала сигнала – я всегда стучала три раза, мол, все спокойно.

Я знала, что делала сейчас Кози, и у меня разрывалось сердце. Я с ужасом смотрела на Люка.

– Кози, – еле слышно прошептала я. – Там… комнатка.

Люк и Эстер переглянулись.

– Кажется, она хочет что-то нам сказать, – пробормотал Люк.

Эстер покачала головой.

– Она бредит. Слишком много потеряла крови. Если мы немедленно не привезем ее в больницу, то потеряем ее и… – она вздохнула, – и ребенка.

Люк нес меня к лифту, а я из последних сил показывала рукой в квартиру.

– Кози! – крикнула я. На этот раз мой слабый голос был услышан, и Люк кивнул.

– Я знаю, – ответил он. – Мы найдем ее. Я обещаю.

Они не понимали, что Кози была в нескольких шагах от них, что она заперта в тюрьме под полом. И когда они торопливо вошли со мной в лифт, я могла только рыдать и вновь и вновь повторять имя дочки – хотя Эстер и Люк слышали лишь сдавленные стоны.