У папы Ханны сохранился старый проигрыватель с грампластинками, и во время ужина мы слушали подборку мелодий 1920-х годов, смеясь, когда скрипели царапины на виниле или иголку проигрывателя заедало. После второго бокала безалкогольного вина это казалось все смешнее, и я была убеждена, что Ханна подмешала туда что-то покрепче. Несмотря на холод, у меня горели щеки, все вокруг было так замечательно, и было очень приятно, что все так постарались для меня. Мерлин сидел прямо напротив меня, и я болтала и смеялась со всеми, пряча от него взгляд, потому что в его глазах было нечто, чему невозможно было противиться. Если бы мы были наедине, боюсь, я бы в них утонула.

Ханна жутко напугала всех, внезапно вскочив на ноги и завопив:

— О боже мой, снег пошел!

Все кинулись к окнам оранжереи и стали смотреть, как неспешно опускаются рассыпчатые хлопья первого снега. Это было полным безумием, но меня переполняло желание выйти на улицу к нему. Я выбежала через застекленные двери и бросилась прямо на траву без куртки, а снег стал нежно садиться мне на плечи, лицо, шею, и я вглядывалась в него, поражаясь, насколько же он своей красотой похож на тысячи крошечных звездочек. Я стала кружиться по саду, запрокинув голову, ощущая прикосновение падающих снежинок к коже. Я была балериной, улетающим из рук шариком, листком на ветру, вертящимся и кружащимся в белоснежной завесе. Я слышала свое имя и смех со стороны дома, но остановилась только у живой изгороди из хвойных деревьев, выстроившихся, как солдаты на парад. Друзья тащили меня в дом, как рыбаки рыбу из озера — такой же мокрой и скользкой я была. Нэт бросила мне полотенце, и я промокнула руки и шею, слегка вздрагивая от холода.

— У тебя в волосах будто застряло конфетти, — шепнул мне Мерлин, и я почувствовала его руку на своей обнаженной спине.

Я поняла, что сегодня мне выпал второй шанс и именно об этой ночи я так мечтала. Сегодня я сияла и просто не могла все испортить, сегодня я не была Кэти-невидимкой. И этому было только одно объяснение — Женевьева ослабила хватку. Я ни за что бы не могла почувствовать себя уверенно и свободно, пока она была способна как-то повлиять на ситуацию. Похоже, она решила оставить меня в покое. Мерлин смотрел на меня так, будто увидел в первый раз, а я послала ему лучшую из своих улыбок, прежде чем вернуться в столовую.

Мое экзальтированное настроение оказалось заразительным. Помогая друг другу, все поспешно убрали стол, и затем начались танцы. Мы все танцевали друг с другом чарльстон, танго и фокстрот, а затем Мерлин увлек меня в медленном вальсе.

— Кэти, представь, что мы живем в прошлом, много лет назад, — сказал он, отпуская меня в головокружительный наклон и поймав над самым полом.

— Ты бы вообще заметил меня в своем огромном доме? — Я старалась поддерживать беззаботный тон. — Ты был бы сыном эсквайра, а я — горничной, полирующей серебро или твои ботинки.

— Звучит замечательно, — ухмыльнулся он. — Я бы воспользовался своим более высоким положением.

Я присела в шутливом реверансе, понимая, что происходит и что я по сути подзадориваю его.

— Я полностью прощен? — напористо спросил он.

— Мне нечего было прощать.

— А сейчас?

— Мы же танцуем, — подколола я.

— А теперь, Кэти? — продолжал настаивать он.

Он прервал танец на середине и повел меня вглубь дома. Я еще не ответила на его вопрос, и когда он приблизился ко мне, я не отодвинулась. Он стал нежно целовать мою шею, поднимаясь к лицу. Было просто невероятно, что мы оказались вместе, и я выбросила все остальное из головы. Теперь он мог в любой момент поцеловать меня, и все обернется так, будто ничего никогда не заканчивалось. И главное было в том, что Женевьева этого заслуживала, это правда. Это стало бы моим окончательным реваншем.

Внезапно я увидела свое отражение в зеркале рядом с вешалкой и отпрянула в ужасе. Я никогда еще не выглядела настолько жестокой и бессердечной, в моих глазах загорелись жутковатые огоньки. Я с трудом себя узнала, и осознание этого с гигантской тяжестью опустилось на меня, как кувалда на наковальню. Если Мерлин с такой простотой был способен на это за спиной у Женевьевы, то что это говорило о нем? А обо мне? Я с усилием отстранилась от него и стала поправлять платье, сердясь на саму себя. Да, Женевьева заслуживала этого, но чтобы отомстить, мне требовалось опуститься до ее уровня, а я не желала этого делать.

— Нас нельзя менять, как перчатки, Мерлин, — жестко отрезала я. — Ты не можешь поочередно выбирать одну из нас и бросать другую.

Он схватился рукой за лоб:

— Я не знаю, что на меня нашло. Прости меня.

— Все в порядке, но больше такое не должно повториться, ведь ты теперь с Женевьевой.

Мы не могли смотреть друг другу в лицо.

— Я почти забыл, что ты больше не моя, — выдавил наконец он и ушел.

Меня высадили из такси прямо перед входной дверью. Вылезать оказалось непросто, потому что узкое платье практически не позволяло вытягивать ногу, не рискуя порвать ткань вновь. Я смогла продержаться на вечеринке до полуночи, после чего всех поблагодарила и ускользнула из дома, отвергнув предложение Мерлина проводить меня и сославшись на снег как оправдание. Мы слишком сильно сблизились снова, и я не хотела, чтобы это повторилось. В доме было темно, и я вывернула сумку наизнанку, пытаясь нащупать ключи. Я не хотела включать наружный свет, так как боялась разбудить маму. Тут прямо из темноты раздался голос, и я подскочила как ужаленная.

— Я знала, что ты вернешься и купишь это платье.

— Какого?.. Ты меня так напугала. Что ты делаешь здесь в такое время?

— Жду тебя, Кэти.

Женевьева наконец показалась из тени. Ее волосы были приглажены назад, а лицо было мертвенно-бледным. Я так испугалась, что попала ключом в замочную скважину только с третьего раза.

— Скучала по мне?

— Вообще-то нет, — шепнула я и указала пальцем наверх, чтобы она не разговаривала громко. Она даже не надела куртки, только плотный кардиган поверх футболки. Я заметила, как она замерзла: она вся скукожилась, и ее руки покраснели. Я не могла поверить, что она торчала несколько часов на улице морозной декабрьской ночью просто для того, чтобы подшутить надо мной.

— Чего ты от меня хочешь, Женевьева? — свысока спросила я.

— У нас с тобой есть одно неоконченное дело.

— Неужели?

— Да, и ты сама это знаешь. Ты бы лучше пригласила меня в дом.

Дверь уже была открыта, и я видела, как пар от ее дыхания поднимается в холодном воздухе.

— Но сейчас уже поздно… Мы можем поговорить с тобой завтра.

Женевьева жутковато рассмеялась.

— А тебе не приходилось слышать такую фразу: завтра не будет никогда? — Она взглянула на часы. — В любом случае, сейчас половина первого, и твое «завтра» уже наступило.