Глаза музыканта, заросшего бородищей, были на удивление молодыми и острыми. Завидев приближающегося Карстена Роде, он вдруг поменял тональность и заиграл пиратскую песню, слова которой Голштинец хорошо знал:

Штертебекер вскричал: «Ну что ж!

Мы саблю наточим, возьмем в руки нож.

В Северном море мы будем как в доме своем,

Быстро туда мы, друзья, поплывем.

Пусть богачи и купцы в нашем море дрожат

Что нам они? Нам и дьявол не брат!».

Штертебекер и Годеке Михель[117]

Творили на море одно только лихо.

И Богу они до того надоели,

Что долго болтались с петлею на шее.

Карстен Роде присмотрелся к музыканту — и едва не ахнул от дикого изумления, однако вовремя сумел сдержаться. Это был Гедрус Шелига! Но почему он в таком виде и без ноги? Как будто в ответ на немой вопрос адмирала, Литвин выразительно указал глазами на барабанчик с записками. Голштинец протиснулся через толпу, бросил, как все, монету, и достал свою «судьбу». Но едва он развернул записку и приготовился читать, как ее выхватил офицер.

Увы, к глубокому разочарованию бдительного стража никаких тайн в мятом клочке бумаги не оказалось. Там были такие же глупые пророчества, как и в остальных записках. Карстен Роде недоумевал — на что Литвин намекал сначала пиратской песней, а затем указал на этот дурацкий барабанчик?

Когда он выбирался из толпы, кто-то его сильно толкнул. Голштинец гневно обернулся, чтобы отчитать грубияна, но слова так и остались внутри — перед ним стоял Смага! Ни единым движением не выдав, что они знакомы, московит бросил многозначительный взгляд на карман кафтана, в который был одет адмирал, и мигом растворился в толпе.

Наконец Карстен Роде все понял. Он едва дождался момента, пока остался один, и дрожащими от волнения руками выудил из кармана бумажку, подброшенную туда Смагой. В ней содержались настолько великолепные «пророчества», что воспрянувший духом Голштинец чуть ли не взвыл от радости...

* * *

По странному совпадению, именно в этот день и впрямь решалась судьба «морского атамана» великого князя московского. Король Фредерик зачитывал своим советникам послание царя Ивана Васильевича:

— «Лет пять или более послали мы на море Карстена Роде на кораблях с воинскими людьми для разбойников, которые разбивали из Гданьска на море наших гостей. И тот Карстен Роде на море тех разбойников громил. Двадцать два корабля поймал, да и приехал к Борнгольму и тут его съехали свейского короля люди. И те корабли, которые он поймал, да и наши корабли у него поймали, а цена тем кораблям и товару пятьсот тысяч ефимков[118]. И тот Карстен Роде, надеясь на наше с Фредериком соглашение, от свейских людей убежал в Копногов. И Фредерик король велел его, поймав, посадить в тюрьму. И мы тому весьма поудивились...».

Король оторвался от бумаги и поднял глаза на Педера Окса. Главный советник, на которого падал солнечный свет из окна, блаженно щурился как кот на теплой трубе и, казалось, не очень внимательно слушал текст послания. Впрочем, он уже читал его.

— Тебе не интересно? — строго спросил Фредерик.

— Весьма занимательная бумага, — фыркнул главный советник. — Великолепный стиль, грамотное изложение фактов... Увы и ах. Чересчур много воды утекло с тех пор. Великий князь московский почти пять лет спал, как та принцесса, и наконец соизволил проснуться, чтобы заинтересоваться судьбой совершенно незначительной личности, даже не подданного Руссии. Какая муха его укусила?

— Муха или комар — не суть важно, — сердито сказал король. — Что мы должны ему ответить?

— Ровным счетом ничего.

— То есть... как это?

— Думаю, у царя Московии сейчас голова болит о другом. Он затеял поход на Крым. Так что ему не до какого-то пирата. Скорее всего, в казне, как это обычно бывает в таких случаях, не хватает денег, вот какой-то ретивый дьяк и вспомнил, что нанятый царем капер награбил огромные богатства. Составил бумагу, а Иван Васильевич и подмахнул. Вот такая получилась история, как я думаю. Большого урона в наших отношениях с Московией не будет, если мы не ответим на это послание.

— Однако надо же что-то делать с этим Карстеном Роде, — недовольно проворчал Фредерик. — Мы не можем держать его на государственном довольствии до самой старости. И потом, его стражи обходятся казне в немалую сумму.

— Да, да, все верно, Ваше Величество. В тюрьме этот пират будет нам стоить сущий пустяк. Одно ваше слово — и он очутиться за решеткой.

— Не ставьте меня в дурацкое положение! Я обещал ему свободу в обмен на его разбойничьи деньги. И он ее получил. Ладно, скажем так — почти получил. Но ведь подземный каземат и комната в приличном доме не одно и то же. Он всего лишь находится под надзором, а как иначе? Нет, нет, я не могу нарушать свое слово!

— Конечно же не можете, мой государь. — Тут по лицу Педера Окса пробежала коварная улыбка. — Но только в том случае, если Карстен Роде соблюдает все условия содержания.

— На что вы намекаете?

— Я думаю, своим указом вы должны объявить Карстену Роде, что он будет немедленно освобожден, если уплатит компенсацию короне. Небольшую, скажем, тысячу талеров.

— Но позвольте, ведь он передал в нашу казну огромную сумму! И сейчас живет только на те деньги, которые мы ему даем. Откуда он возьмет тысячу талеров? Он уже все уплатил!

— Нет, нет, Ваше Величество, это не так! Сей разбойник лишь вернул награбленное во время каперства на Балтике. А тысяча талеров должна быть уплачена из прежде заработанных им денег. Если же в указанный срок у него не окажется требуемой суммы, — тут в мягком вкрадчивом голосе Педера Окса прозвучал металл, — тогда его отведут в тюрьму. А там с ним может всякое случиться. Желудочная колика, например, или сильная простуда с воспалением легких — в камерах ведь холодно и очень сыро — или еще что-нибудь...

— А вы жестокий человек, Педер Окс...

— Ваше Величество, я всего лишь ставлю интересы государства выше личных предпочтений. Для Дании будет лучше и спокойней, если этот человек просто исчезнет. И чтобы о нем все как можно скорее забыли. В том числе и московиты.

Король опустил глаза и хмуро кивнул.

— Делайте так, как считаете нужным, — каким-то тусклым голосом сказал он, резко крутнулся на высоких каблуках и вышел из кабинета.

* * *

С утра Карстен Роде пребывал в приподнятом настроении. Прогуливаясь по городу в сопровождении офицера с длинной постной физиономией, он едва сдерживал себя, чтобы не выкинуть какой-нибудь фортель. Например, просто побежать по узким улочкам Копенгагена, потому что внутри у него все бурлило. Он словно помолодел, а глаза его горели как два уголька. Офицер, которому до чертиков надоела рутинная служба в качестве стража какого-то пирата и который не понимал, почему этот негодяй до сих пор не болтается на виселице в доках, все-таки подметил необычное состояние своего подопечного и насторожился.