Родители, конечно, удивились, но она не ставила их в известность – просто заявила, что это требуется по работе, поскольку русский рынок нестабилен, придется вести разные переговоры с коварными партнерами. Насчет русского коварства мама знала все, отец-американец только догадывался.

Общежитие было из добротного серого камня. Ее мило встретили, проводили в комнату на пятом этаже с кондиционером, потом показали столовую – обычный американский кампус. Мимо прошло карнавальное шествие – ряженые несли испанские плакаты. Роза немедленно включилась в их веселье и дошла с ними до концертного зала, непринужденно болтая с одной девушкой. Она была аспиранткой и рассказала много полезного. Роза позавидовала – жаль, что бабка не была испанкой.

Потом она немного блуждала с картой в руках в поисках нужного здания. Встретила немцев. Немцы рассказали ей, где этот арт-центр Mackalouch, и она подумала: бабушка была еврейкой и в Германии ей делать было нечего. Но немецкий – хороший язык.

Французы буквально ввели ее в большой зал, где ожидалось открытие русской школы. «Merci», – поблагодарила французов Роза и села в амфитеатре. Пока было очень интересно. Она подумала: если будет скучно, сбегу к французам. Веселый народ.

Пока директор русской школы говорил речь, Роза думала о своей жизни и о том, что с бойфрендом Бобом ей не повезло. А ведь, между прочим, ей почти двадцать шесть, скоро тридцать, а это значит четвертый десяток. Пора бы задуматься.

Вдруг все встали и принялись повторять что-то хором. Она тоже стала открывать рот в такт, не вникая в смысл, – наверное, что-то про харассмент. Выйду – спрошу.

Она подошла к симпатичной девушке Мэри, с которой познакомилась в общежитии. Только она произнесла: «What do you think…» – как Мэри замахала руками и показала на жизнерадостного парня, на котором было написано «Саша», и произнесла странное слово «билингв». Роза пошла к Саше. Но на ее вопрос он понизил голос и попросил отойти в сторону. Отошли.

И Роза узнала ужасное: оказывается, с этого момента она не имеет права сказать ни одного слова по-английски – только что она дала страшную клятву. После этого Саша еще более жизнерадостно объяснил все условия школьной программы. Настроение у Розы падало с каждым английским словом. Это называлось погружение. Она погружалась на восемь недель в ад.

Пренебрегая клятвой, решила сходить к «немцам» за советом, как выжить. Но заблудилась и вышла к японцам. Отличить студентов-японцев от студентов-немцев было невозможно. Все – американцы. Только она подошла к ним, подбирая немецкую фразу, как бац – американцы превратились в японцев и стали низко кланяться. И что-то типа «банзай, банзай».

Сумасшедший дом.

В столовой, еще вчера живой и веселой, царила тишина. Студенты напряженно ели. Постукивали приборы. Иногда обменивались улыбками. Жестикулировали в поисках солонки.

Розе очень мешал французский в голове – сидели бы уж у себя в Квебеке и гундосили.

На следующий день приехали русские педагоги. Они преувеличенно бросались в объятия друг к другу, бессчетно целовались. Потом отворачивались и, потеряв интерес к только что обретенному другу, шли за салатом. Потом опять кто-то возникал. Опять крики, поцелуи и… за мороженым. Язык был не похож на бабушкин.

На второй день Роза прошла тест, убедила всех, что она не знает ничего. Определили на первый курс. Преподаватель говорила по-английски, как самая настоящая американка, но не злоупотребляла этим знанием – предпочитала жесты и мимику. К концу первого урока все прыгали, как обезьяны, и выучили слово «привет».

Народ все прибывал и прибывал – это были аспиранты, надменные, как британские лорды. Как они перебрасывались шутками, как они жонглировали словами!

Начались мероприятия – дурацкое слово, – то ли дело event – коротко и понятно. Первым из них объявили «Русскую вечеринку в карнавальных костюмах».

Роза, мучительно страдая от собственного несовершенства, спросила одногруппницу: «Костюм – “a must”?» Та кивнула.

Фантазия работала плохо. Домашние задания давались тяжело. И если бы не награда в виде наследства, то фиг бы ее здесь видели.

Она организовала себе костюм человека-невидимки. Сняла в старом университетском корпусе со стены два зеркала и повесила себе на грудь и спину. Те, кто на нее смотрели, видели свое отражение. На самом деле ей очень хотелось быть невидимкой, особенно на занятиях. Она теряла свою идентичность, а это очень страшно с точки зрения психологии.

Самое обидное, что в костюмах пришли все преподаватели, парочка так называемых билингвов, директор школы надел смешной парик и стал похож на бабушку. А студентов вообще не было. Потом попозже кое-кто подошел. Без костюма. «Свинство какое-то, – подумала Роза, – почему так? Ведь сказано: a must».

Самые интересные костюмы были у детей преподавателей. Их оказалось немало – причем они приехали из самых разных стран: из Каталонии, Германии, Бельгии. И все они говорили по-русски, как аспиранты, или даже лучше. «Вот это настоящие носители, – решила Роза, – надо бы подружиться с детьми, их же можно не стесняться».

Но к закрытию вечеринки народу было полно. Все плясали и водили хороводы. Слово «хоровод» Роза где-то слышала – наверное, бабушка рассказывала.

Был вечер пятницы. Впереди два дня без уроков, но с таким количеством домашних заданий – страшно подумать. Вдруг захотелось спать. Она ушла.

Ночью снилась бабушка, она грозила ей пальцем.

Утром Роза пошла в столовую. Там никого не было, кроме команды «футболистов» под руководством билингва Саши.

– Доброе утро, – произнесла легко.

Но ее о чем-то спросили. Она мягко улыбнулась. Потом Саша ей тихо поведал, что когда она ушла, присуждали премии за лучшие костюмы и она получила награду – русский платок, но, куда он делся, Саша не знает. В нем кто-то ушел. Роза расстроилась, а поделиться своими чувствами не решалась – слов не хватало. Но вечером на ужине ей торжественно вручили приз, и она сказала без акцента: «Спасибо. Красивый платок».

В понедельник на утреннее занятие пришли руководители клубов. Сначала театральные. Муж и жена. Жена припрыгивала и в чем-то убеждала. Муж показывал очень смешно, но непонятно. Роза подумала: пойти, что ли. На доске записали время, дни репетиций, кажется, обещали, что это легко, весело и урокам не помешает.

Потом с песнями и музыкой вошли трое – ансамбль. Так здорово пели и плясали и обещали, что это сильное средство от депрессии. А уж депрессия наступала. Роза очень захотела бороться с депрессией, но объяснили что «или – или», потому что репетиции в одно и то же время.

У них в классе была глухая девушка Соня. Это Розу потрясло. Соня читала по губам русские слова. Но она должна была видеть эти губы. А вот как она понимала звуки – загадка. Розе стало стыдно. Она вульгарно борется за наследство, а