– Те деньги ушли частично банку в счет ипотеки, а частично другим людям, которым нужно было заплатить, таким как мисс Вудс, которой мы были должны за всю эту ветчину и табак, а еще за коммуналку, имелись и другие долги, – сказала сестра.

Мамины родственники не особо пострадали от рецессии, в основном потому, что их профессии не имели ничего общего с бизнесом, а еще потому, что их пакеты акций были более сбалансированными, чем у мамы, которая никогда не трудилась поучиться, как инвестировать, и не думала обратиться за советом. Она могла бы попросить у них финансовой помощи (а может, она так и поступила, я не знаю), но с деньгами у нас было туго не время от времени, а всегда, если, конечно, не надеяться на нечто экстраординарное – например, мы выиграем на тотализаторе или в «Угадай, где мяч», но мама даже не играла ни во что такое. И даже если ее родственники и помогли бы с деньгами, им пришлось бы помогать, и помогать, и помогать, словно благотворительной организации, которая решает проблему не с того конца, и это было бы неправильно и неловко. Так что мама решила, что ничего другого не остается.

– Ничего другого не остается, – сказала она.

– Чего? – спросила сестра.

– Придется мне устроиться на работу, – сказала мама.

– На работу? – удивилась сестра. – Боже мой, кем же ты будешь по профессии?

– Профессии у меня никакой нет, – ответила мама, – я ничему не училась, придется мне заняться физическим трудом.

Джек заплакал при мысли о том, что она займется тем, чего он даже вообразить не в силах.

– Чем, мама? – всхлипывал он. – Чем же ты займешься?

– Я еще не знаю, Джек, – вздохнула мама, – посмотрим. Но есть одна мысль…

– Какая? – спросили мы хором.

Но она не ответила. Ее взгляд был устремлен на объявление о вакансии в «Меркьюри».

– Вот, – она постучала по газете, – «требуются водители», я умею водить, я хороший и опытный водитель без нарушений.

– А что за мысль у тебя была? – спросила я. Вдруг это что-то важное и даже лучше, чем работа водителем.

Но мама, увидев, что требуются водители, уже забыла о своих словах, и лицо ее озарилось улыбкой, даже глаза заулыбались.

Работать водителем маме бы понравилось, ну или ей так казалось (работать на заводе или помощницей медсестры – это уже слишком), и она обвела объявление карандашом и составила идеальное письмо в прачечную «Подснежник».

Вскоре с ней связались и назначили день собеседования, и мы порепетировали с мамой, потому что в последний раз она проходила собеседование в школе-пансионе, когда ей было одиннадцать лет.

– Устройте мне разминку, – сказала мама, – порепетируйте со мной.

– Что вам больше всего нравится в управлении автомобилем?

– Какой у вас водительский стаж?

– Вы когда-нибудь раньше водили фургон?

– Где вы работали до этого?

– Вы кого-нибудь сбивали или попадали в аварию?

И сестра, которая сама недавно проходила собеседование в газетном киоске, задала самый откровенный вопрос:

– Почему вы хотите устроиться на эту работу?

На что мама ответила:

– Потому что мне нужно содержать семью, и я по уши в долгах.

Сестра отсоветовала ей так отвечать и сказала, что маме нужно придумать причину получше, чтобы ее сочли идеальной кандидаткой для этой работы.

– Ты должна сказать, что хочешь новых задач, – сказала она, – иначе покажется, что ты делаешь это только ради денег.

Между подачей заявления и собеседованием нас пригласили на обед доктор Гёрли и Шила. Как-то вечером доктор Гёрли позвонила и спросила: «С кем я разговариваю?» – и я ответила, что это Лиззи Вогел, и она рассмеялась, и я сразу поняла, кто это, потому что она так же смеялась над ужасными фермерами.

– Привет, Лиззи, это Джилл Гёрли, – сказала доктор Гёрли.

И я сказала: «Привет, Джилл», и мы немного поболтали.

И она сказала:

– Я звоню узнать, не хотите ли вы поужинать со мной и Шилой в пятницу вечером, после того как вы покатаетесь на пони.

И я спросила: «Я?» – и доктор Гёрли снова засмеялась.

– Вы все, – сказала она.

Никогда-никогда раньше нас никуда не приглашали на ужин, или обед, или завтрак, если уж на то пошло. Не всех нас вместе, всех троих детей и маму, как семью. Никогда. Поэтому мы возбудились сверх всякой меры. Было похоже на тот раз, когда нас пригласили в Дорсет, только теперь приглашение было на 100 % настоящим, и внезапным, и определенно не ошибкой или обманом.

Как странно было находиться в нашем старом доме, который на самом деле все еще казался нашим домом, потому что был полон нашей мебели, и даже сбоку комода по-прежнему был прилеплен листок с ботинком, нарисованным Крошкой Джеком. Но нам было чрезвычайно хорошо. Все было хорошо.

Во-первых, доктор Гёрли была очень милой, а Шила, которая тоже оказалась доктором, но не в обычном смысле, очень доброй. После тарелки лукового супа, очень темного на вид и очень карамельного на вкус, мы съели большую сырную лепешку с оливками сверху и всякие овощи, которые были почти сырыми, но с обугленной корочкой. А еще большую деревянную миску листьев салата и шнитт-лука. И напоследок шоколадный мусс – одно из самых чудесных блюд, которые я когда-либо пробовала.

– Надеюсь, еда вам по вкусу, – сказала доктор Гёрли.

– Это лучший ужин в моей жизни, – сказала мама, что, возможно, было правдой, потому что все присутствующие были милы, никто не беспокоился о правилах поведения за столом, и мяса не было, и затейливых столовых приборов тоже не было. Кроме того, после развода мама вообще не так часто ела. Только орешки и фрукты.

– Сад начинает обретать свое лицо, – сказала доктор Гёрли.

И мама ответила:

– Подождите, скоро на клумбах расцветут луковичные мистера Гаммо, а вдоль дорожек и лестниц – мелколепестница.

Хорошо иметь возможность сказать такое, и все потому, что нас пригласили, а мама не забыла о цветах.

– Я хочу, чтобы он посадил черную смородину, – сказала доктор Гёрли.

– Да, и открыл доступ к канализационному люку, который за годы зарос, – сказала Шила.

Женщины выпили на троих пузатую бутылку розового вина, а потом еще одну и, захмелев, весело шутили, и мама сказала Шиле, что, возможно, выйдет работать водителем на полную ставку и поэтому отчаянно пытается снизить число препаратов, которые она принимает. Шила тут же протрезвела и заговорила как профессионал, что было правильно.

– Здорово, что вы пытаетесь снизить дозировку. Вы это делаете под контролем терапевта? – спросила Шила.

– Да, типа того, да, – сказала мама, а потом добавила: – Интересно, сколько нужно времени, чтобы я стала чувствовать себя нормально.