— Ну ты и моромой!

Неопытная в таких делах Зоечка начала сбавлять цену, Андрей Петрович бешено торговался, и наконец стороны пришли к консенсусу — тридцатку через пару дней.

— На третий за тобой приедут менты. — Вымогательница посмотрелась в зеркало и, поправив прическу, начала прощаться: — Я тебе позвоню. И слушай, купи себе средство какое-нибудь от преждевременной эякуляции, а то корова твоя быстренько поменяет стойло. — Она скривилась презрительно и — топ-топ-топ каблучками по паркету — отчалила.

Напрасно она про ведерниковское семяизвержение сказала, совершенно зря. «Ну, сука, я твой язык в жопу засуну!» Желавший за секунду до этого просто решить вопрос, Андрей Петрович рассвирепел и более в выборе средств не сомневался: на войне как на войне. Вот уж истинно, от любви до ненависти всего один шаг.

Тяжело сопя, он быстро привел себя в порядок — душ, венские сосиски, жаренные с яйцами, и, глянув на часы, позвонил командным голосом на работу: «Квадратное катать, круглое таскать. Буду вечером». Выкурил в задумчивости «беломорину» и, запив табачный дым чашкой дымящейся паренки — крепкого до черноты чаю, — криво усмехнулся:

«Не так уж все и плохо, блин».

В самом деле, на улице уже вовсю светило солнышко, весело чирикали серые, как штаны пожарников, воробьи, и, своротив-таки колесами джипа детскую песочницу, Ведерников взял курс на взморье — требовалось экстренно определить жмура на новое место. Промедление было смерти подобно, хрен его знает, что у Зойки, паскуды, в мозгах, и, выехав на трассу, Андрей Петрович притопил педаль газа. «Не спится вам, менты поганые». Дважды антирадар спасал его от гнусных происков гаишников, ревел нечеловечески из спикеров профессор Лебединский, и джип напористо обгонял убогие машины патриотов — «с дороги, совки греба-ные». Миновав Разлив со всеми его ленинскими местами, Ведерников остановился в Сестрорецке и, купив штыковую лопату заодно с черной пленкой для повышения урожайности грядок, этаким начинающим огородником мощно пору-лил к Зеленогорску.

Наконец он сбросил скорость и, съехав на обочину, двинулся по грунтовке в лес. «Точно, присыпан где-то здесь». Неподалеку от полусгнившей поваленной сосны Андрей Петрович дал по тормозам и, прихватив лопату, начал ориентироваться на местности. Весело пели птички, со стороны шоссе доносился звук моторов, и, услыхав неподалеку кукушку, Ведерников неожиданно зло сплюнул: «Я тебе, тварь пернатая, покукую! — Прищурился, покрутил головой и, словно полководец, простер руку: — Точно, жмур вот здесь, под этим пнем». У покойника все было как надо — листва не потревожена, наваленный сверху ельник в полном порядке, и, усмехнувшись довольно, Андрей Петрович подался в лес на разведку. Плутал он недолго и, обнаружив вполне приличное местечко для могилы, мучительно раздумывать не стал — поплевав на руки, принялся оную рыть. Время от времени его одолевала бдительность, и приходилось вслу-; шиваться в окружающие звуки, но всем он был до фени — , птички щебетали, машины ездили, а стерва кукушка, так и не подумав заткнуться, мерно считала годы: «Ку-ку, ку-ку, ку-ку», мать ее курицу…

«Обернули коммунаров в свежую газету, два чекиста в гробу сложены валетом. — Песня пелась с трудом, ладони быстро покрылись волдырями, но Ведерников с энтузиазмом П. Корчагина продолжал вгрызаться в российские подзолистые почвы. — Наградили их посмертно Троцкого портретом, а чтобы влезли, затянули члены все корсетом».

Солнце уже стояло высоко, когда Андрей Петрович выбрался из ямы и, с минуту полюбовавшись на творение рук своих, испоганил лесной озон дымом «Беломора», тяжело вздохнул и отправился производить эксгумацию тела. Легко сказать — только с третьей попытки удалось своротить плотно угнездившийся пень, натруженные руки ломило, а когда острая лопата сделала-таки свое дело, в нос густо ударил смрад полуразложившегося жмура, к слову сказать, еще и при жизни смердевшего изрядно.

«Ну, Зойка, ну, сука, ну, падла!» Андрей Петрович почувствовал, как рот его наполняется горькой, тягучей слюной, однако чашу сию ему надлежало испить до дна, и, вытащив из джипа рукавицы, он принялся кантовать останки человеческие на заранее расстеленную пленку. «Чтоб тебе, задрыга, ежа родить против шерсти, чтобы в жопу тебя березовым поленом, чтобы тебя, заразу…» Истлевший материал бомжовского прикида вдруг разошелся под его руками, вонь сделалась невыносимой, и явилось на свет содержимое карманов покойного — какая-то денежная мелочь, небольшая металлическая коробочка, судя по всему портсигар, и сопревший кожаный бумажник, осклизло-мерзкий, тем не менее весьма объемистый.

«Упертый, наверное, — подумал Ведерников, сразу же забыв про Зойку, с интересом заглянул в него и даже присвистнул от удивления: — А землю носом рыл я не зря!» Лопатник был прямо-таки образцово-показательным символом благополучия — карточки VISA и Eurocard/Mastercard, а также пухлая пачка баксов, причем двухмесячное пребывание в яме на доллары никак не повлияло, зеленели себе, как огурчики.

«Мимо нашего окна пронесли покойника, — настроение Андрея Петровича стало стремительно улучшаться, и, забросив трофеи в джип, он в темпе вальса поволок жмура на новое место обитания, — у покойника стоит выше подоконника, эх!» Лихо внедрил его в свежевырытую яму, с энтузиазмом присыпал и, взявшись за распотрошенную могилу, быстро вписал ее в рельеф окружающей местности: опыт — лучший учитель. Горький особенно. «Лепота! — Андрей Петрович огляделся и, удовлетворенно крякнув, утер трудовой пот. — Хрен тебе моржовый, Зойка, куда не надо, можешь звать своих ментов, и с мухтаром надыбают только дырку от бублика».

Места раскопов в самом деле надежно укрывала прошлогодняя листва с наваленным поверх нее засохшим словником, и отыскать присыпанное тело было крайне затруднительно, скорее всего невозможно. «Ажур». Запустив мотор, Ведерников стал осторожно сдавать задом; выждав момент, когда шоссе опустело, выкатился на обочину и мощно, с проворотом колес, взял старт в направлении Петербурга. «Нормальные герои всегда идут в обход. — Не доезжая до Сестрорецка, он повернул на Белоостров и, чтобы не светить „тойоту“ на милицейском КПП, двинулся в сторону Парголово. — Хрен с ним, что не в жилу, береженого Бог бережет». А сам все думал об изъятом у жмура добре, пока, снедаемый здоровым любопытством, не дал по тормозам и не приступил к ревизии.

«Мама моя родная, три тонны баксов на кармане у бомжары. — Сосчитав зелень, Андрей Петрович избавился от портмоне и, запихав валюту поближе к сердцу, занялся металлической штуковиной. — Сразу видно, говно из города Кукуева, в натуре железяка х…ва». Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что поверхность ее дает золотистый отлив и сплошь покрыта сетчатым узором, который как бы проступал из глубины металла и, несомненно, являлся признаком его необычайных свойств. «Нет, блин, чугунием здесь и не пахнет. — Повертев штуковину в руках, Ведерников нащупал на одной из ее сторон выпуклость, Оказавшуюся на деле кнопкой, и, надавив на нее, вдруг замер в восхищении с низко отвисшей челюстью: — Едрена вошь, вот тебе и железяка х…ва!»

Было с чего — послышался щелчок, и под торжественные переливы «Боже, царя храни» коробочка открылась, оказавшись портсигаром, украшенным изнутри изображением императора Николая Александровича. Портрет был выполнен в технике мозаики, только вместо смальты искрился разноцветьем драгоценных камней, и от сияния бриллиантов, изумрудов и рубинов, эффектно оттененных сапфировым фоном, Ведерникова бросило в пот. «Ну, бля, ну, бля, вот это, блин, хренотень!»