— Нет, ты сам сказал, что они уточнили твою личность, прежде чем напасть. И это меня настораживает. Возможно, история с Армодом ещё совсем не закончилась.

— Может, Каллиники подсуетились?

— Им это без нужды. Балагуровы спокойно смотрят на их миссионерство. Ходят слухи, что под ними шатается шпиль. И это не к добру, потому что вместо них могут встать младшие ветви неспокойных семей. Каллиники невероятно богаты и влиятельны. Лаодикиям только дай повод покопаться в мозгах и машинах — и даже бесы не знают, куда это может их завести. Хитрово… хватит с них Мейендорфов, до сих пор расхлёбываем дела этой семейки. Да что говорить про лысых. Даже у нас с Уарами есть чёрные овцы в отаре.

— Официально ты в шпиле для этого?

— Да. Младший сын, но деспота Нижнедонска. Силовик, но куропалат. Удобная фигура, чтобы выразить недовольство усугубившейся татьбой и намекнуть боярству, что пока ситуация контролируемая, Комнины будут довольны. Хотя, конечно, моя миссия чуть сложнее.

— Миссия?

— Всему своё время, — отмахивается Фёдор и улыбается слугам, вносящим явства.

Никаких биомехов — только живые, старающиеся сдерживать пыхтение лица. Уже знакомая нам девушка — бесстрастно, с долей загадки, комментирует то или иное блюдо. Видимо, стремится показать, что не щщами кормят любезных гостей, вовсе не щщами.

— Вино из Чебаклеи красное.

— Вино из Тмутаракани белое.

— Свежий силигнит, — здоровый коровай свежего хлеба, пышущий жаром и ароматом.

— Зайчатина, тушеная в потрошках каплуна, — здоровенный был ушастый… а где уши?

— Ушки зайца, в пряностях, — тонко нарезанные полоски еды в соусе цвета карри.

И так далее, и так далее. «Официантка» (ну не знаю я придворную иерархию местную, не знаю!) с каждым блюдом пододвигается всё ближе — и хотя она миленькая, у меня даже не возникает идея с ней пофлиртовать. Может, дело в шутках брата, а может — в адреналине, до сих пор держащем меня в состоянии ледяного хладнокровия. Он кричит об опасности даже от такой милой девушки — и я решаю послушать организм. Или перегрузку памяти — кто знает. Тем более, что Фёдор, отослав слуг, каждое из них тестирует каким-то механическим скарабеем. Интересно, Ада бы его узнала?

— Он проверяет явства на отраву, — раздаётся у меня слева знакомый томный шепоток. — Вряд ли кто-то попытается убить вас… но может попытаться подколоть правящую фамилию. Только у дурака тут не разовьётся паранойя, милый. Держи ухо востро, ведь от такого количества святынь я не могу появляться постоянно. Видишь, как Фёдор отодвигает тот соблазнительный десерт? Я чувствую сигнал жука — в креме что-то лёгкое вроде слабительного. Может, заглушить его, мм?

— Не стоит, — прищуриваюсь я, глядя на десерт. Понимаю, что Фёдор насторожится и добавляю: — несвежий сырный крем может привести к отравлению и безо всяких ядов.

— Но в этом есть слабительное. Было бы неприятно обгадиться перед владыкой улья, правда?

Очередной осколок памяти всплывает в голове и моя рожа сама растягивается в улыбке. Адриан, отравить повелителя лучших шпионов был безумный и скотский поступок — но, чтоб меня бесы сожрали, остроумный!

— Да ладно, Хитрово оценил нашу шутку тогда, причём не хуже отца.

— Я думал, нас вышлют из города, — ухмыляется Фёдор. — Батя потом шутил над Эосом столько, что ему пришлось вписаться в авантюру с диверсией в… ладно, расскажу об этом чуть позже.

Он откидывается с заячьей ногой в руке, вспоминая явно успешную акцию. А я вспоминаю отца. И день, когда окончательно решил уйти из Золотого шпиля. Тусклый взгляд, в котором видны лишь блуждающие тени былых времён. Неспокойные руки, словно заново вспоминающие текстуру дерева, кожи и парчи. Мелкие шаги и короткие переходы. Это не смущало двор ещё при первых проявлениях, и даже потом братцы отчего-то не спешили с вызовом лекарей или мнемотехников. Зато появились чёртовы церковники… жаль, что Адриан старался забыть эти дни — и осколок попался тусклый и блеклый, под стать солнцу за окном.

— Я боюсь, Федя, что отец забыл обо мне.

Фёдор мрачнеет. Откладывает зайчатину и доливает мне белого вина в серебряный кубок. А затем, подумав — и себе. И лишь после солидного глотка тихо замечает:

— Он сейчас узнаёт разве что Костю c Мишей. И то — иногда пинается посохом, — брат осекается, будто сказал что-то лишнее. — Но говорит мало. Совсем мало. Насколько знаю — до пожара в стопах, который мы устроили, он не говорил связных слов месяца три. Или больше.

Какое-то время мы одолеваем тушеное в остром соусе мясо, пока я не решаюсь. Если хочу ходить средь золотых стен, действительно хочу поставить к ногтю местных недоделанных бояр — мне жизненно важна новая информация. Пусть и получаю её на левом берегу в чужом шпиле.

— Я боюсь, что человеку его занятости было просто забыть об одном из младших…

— И думать не смей, — опускает голос Фёдор, и словно того мало, шепчет так тихо, что слова скорее угадываются по губам, чем слышатся: —…особенно в этих стенах.

Киваю.

— Впрочем, возможно во мне говорит застарелая подростковая обида.

Брат усмехается.

— Ты стал взрослее. Раньше ты бы часа три ныл на несправедливость жизни. Но так уж сложилось. Батёк возился с нами, пока ситуация в городе резко не пошла вниз из-за очередной ереси и очередного прорыва железяк в Пургаторию. А потом вновь пошли оголодавшие степняки, подняли голову Каллиники, Лихуд не вернулся из… хватит.

Какое-то время мы едим молча, отдавая должное поварам шпиля. Я тщетно пытаюсь разбудить память Адриана словами, именами и терминами, но ничего не помогает. Поэтому поступаю наиболее разумно — обедаю, и обедаю взвешенно. Во-первых, я не ел около суток (не считать же едой жидкую баланду в участке перед допросом?). Во-вторых, налегал исключительно на те блюда, которые проверил скарабей. К моменту появления местного распорядителя я успеваю изрядно накушаться.

— Милостливые господари. Прошу вас подняться к владыке шпиля Балагурово.

Мы чинно, без спешки, собираемся лишь для того, чтоб подойти к очередной узкой лестнице. От предыдущих её отличает красная ковровая дорожка да утроенное количество стражей в бело-синих кафтанах. Но вот после подъёма мне открывается нечто неожиданное. Не очередная палата или зал, не коридор со сводчатыми потолками, нет. Мы выходим на то, что когда-то было очередным этажом — руины с костями перекрытий. И на плитах пола уже достаточно земли, чтобы выдержать ковёр яркой зелени и самые настоящие деревья.

Скорбные ивы, толстые беловатые грабы и кривоватые акации — верхушка улья Скоморохов выдерживает самый настоящий сквер. В котором притаился небольшой, в два обычных этажа, срубчатый домик.