– Не признавайся, – приказала Аламеа старой мамбо, боясь потерять последнего друга в этом безумном мире, но слуги могли заглянуть в мысли и узнать все без слов.

Толстую жрицу забрали из бараков и увели в дом, где был установлен примитивный операционный стол. Старая мамбо отказалась использовать скальпель, заверив слуг, что сможет ускорить роды отваром из трав.

– Это будет безопаснее для ребенка, – сказала старая мамбо.

Кровососы так долго изучали ее мысли, что у нее пошла носом кровь.

Заглянула в мысли толстой чернокожей жрицы и Ясмин. Заглянула просто так, надеясь лишь на то, что когда отвар будет готов, ее ребенок снова взбунтуется и уничтожит тех, кто хочет причинить ему вред. «А лучше и все эти проклятые болота», – подумала Ясмин. Она не была пленником, но и не чувствовала свободы. Старые слуги каждый день водили ее встретиться с их хозяевами, продолжавшими прибывать на остров. Дикие, древние, напуганные рождением Фонсо. Они принимали Ясмин, питаясь на ее глазах, осушая очередного человека, отбрасывая бездыханное тело как тряпичную куклу. Глядя им в глаза, Ясмин всегда вспоминала Клодиу, полукровку, и никогда Гэврила – отца ребенка в своем чреве. Но Клодиу сбежал, спятил. А Гэврил был уже мертв. Все, кто окружал Ясмин, либо сбежали, либо были мертвы. Саша Вайнер, Либена, Киан. Рада бы не сбежала, но она погибла, когда Клодиу пытался убить себя, а заодно и всех, кто был рядом, разбудив ребенка Ясмин… Так что теперь она была одна – мрачная, подавленная, потерявшая надежду, с грузом чужих воспоминаний на плечах, потому что только так можно было скоротать долгие бессонные ночи. Она искала мысли живых людей, коих с каждым новым днем становилось на болотах Мончак все меньше и меньше, забиралась в их головы и пыталась забыться, просматривая, словно фильм, воспоминания о детстве, юности, отрочестве… Довольно часто Ясмин забиралась в сознание местной королевы вуду, делая это лишь потому, что Аламеа оставалась последним живым человеком, которого она знала.

– Если хотите, чтобы я приняла зелье старой ведьмы, – сказала Ясмин, когда мамбо приготовила отвар из трав, – тогда приведите местную королеву вуду. Пусть будет рядом во время родов.

Древние не возражали. Они вообще не относились к Ясмин как к пленнице. Скорее, как к животному, как люди бы относились к шимпанзе, носившей в своем чреве человеческого ребенка, – сам факт зачатия богохульство и мерзость, но дитя чист и невинен.

Когда древние послали своих слуг за королевой вуду, Аламеа решила, что это конец – ее отведут к одному из вендари и выпьют всю кровь. «Впрочем, могло быть и хуже», – думала она по дороге, вспоминая все те мерзости, что проделывали безумные кровососы с некоторыми девушками.

– Не радуйся, никто не убьет тебя сегодня, – сказала Ясмин, когда они встретились.

Аламеа увидела старую мамбо и честно призналась, что уже давно похоронила ее в своих мыслях. Старуха оживилась и заворковала о духах лоа, оберегавших ее.

– К черту твое вуду, – сказала Аламеа.

Старая мамбо не обиделась. Да и некогда было обижаться. Принятый Ясмин отвар из трав начинал действовать.

– Если ребенку это не понравится и она снова начнет уничтожать все вокруг, уходи сразу, – сказала она Аламеа. – Беги так далеко, как только сможешь.

Аламеа вспомнила, как умер ее отец, и как-то неловко пошутила о том, что он бегал быстрее нее, но все равно не смог спастись.

– В тот день погиб не только он, – сказала Ясмин, показывая королеве вуду историю Рады, с которой успела подружиться. – Можешь обижаться, но она была лучше твоего отца.

– Она была кровососом, – отрезала Аламеа, хотя некоторые из увиденных фрагментов и вызвали зависть. Особенно путешествия.

– Почему ты никогда не покидала Луизиану? – спросила Ясмин, читая мысли королевы вуду.

Аламеа хотела послать ее к черту, открыла рот, чтобы сказать это, но затем передумала, пожала плечами. Из множества воспоминаний старой слуги ей больше всего нравились те, где Рада жила в Бразилии. Жила без своего хозяина. Жила как обычный человек. Кровь вендари для слуг была как наркотик, который не только приносит удовольствие, но и обещает вечную жизнь. «Сколько же мужества надо иметь, чтобы отказаться от этого?» – подумала Аламеа и тут же покосилась на Ясмин, понимая, что девочка, скорее всего, снова увидела ее мысли. Ясмин не увидела. В животе что-то кольнуло, боль распространилась по всему телу, раскатилась от эпицентра, завязнув где-то в голове и ступнях. Ясмин вздрогнула, покосилась на старую мамбо. Толстая жрица широко улыбнулась в ответ. Боль была разовой, но, заглянув в мысли мамбо, Ясмин увидела, что скоро спазмы повторятся, обретут систему. Старая мамбо подошла и осторожно прижала ладонь к ее большому животу.

– Все будет хорошо, – пообещала она.

Древние слуги наблюдали за ними. Ясмин чувствовала, что в дом начинают стягиваться вендари. Они не хотели видеть муки роженицы, но предпочитали находиться рядом, когда появится ребенок их вида. Самка.

– Ненавижу быть рядом, когда это происходит, – проворчала Аламеа, злясь, что старая мамбо заставила ее помогать. Вернее, не заставила – уговорила. Аламеа злилась на себя, потому что не смогла отказать.

– Как так вышло, – спросила Ясмин, – что, будучи шлюхой, ты ни разу не прошла через это? Не сделала ни одного аборта?

– Я была прагматиком и эгоистом. И прежде, чем мне стало плевать на все, встретила отца, – Аламеа помолчала, решив, что Ясмин и сама все увидит, заглянув в ее воспоминания, но ей сейчас было не до этого. – Если бы ты жила там, где я, видела то, что видела я, то навряд ли оказалась бы на болотах Мончак с ребенком древнего в животе… – Аламеа собиралась упрекнуть роженицу за то, что она выросла в благополучной семье, но крик Ясмин заставил ее замолчать.

– Все хорошо, – спешно сказала старая мамбо. – Все хорошо.

В последующие несколько часов она будет говорить эти слова так часто, что Аламеа начнет тошнить от них, от криков Ясмин, от напряжения, повисшего в воздухе, от кровососов, которые наблюдали за процессом с видом каменных статуй…

Ребенок родился на экваторе ночи. Девочка. Крупная, голубоглазая. Старая мамбо держала младенца на руках, а по комнате разносился пронзительный плач. Разносился по всему дому. Ясмин лежала на кровати – бледная, усталая, и смотрела не на ребенка, а куда-то за окно, в ночь. Аламеа подумала, что юная роженица просто находится на грани сознания и забытья и взгляд этот ничего не значит. Разве не должна мать смотреть на своего ребенка? Разве не должна тянуться к нему? Или же… Аламеа недоверчиво выглянула в окно. Ночь – абсолютная, темная, непроглядная. Ни звезд на небе, ни теней на болотах. Только густая тьма. Аламеа недоверчиво протянула руку, пытаясь прикоснуться к пульсирующей субстанции.

– Не надо, – услышала она хриплый голос Ясмин, уставшей от затянувшихся родов. – Не трогай это.

– Это? – Аламеа вздрогнула, вспомнив смерть своего отца.

Собравшиеся в доме вендари поднялись по лестнице на второй этаж и начали по одному заходить в комнату роженицы, чтобы засвидетельствовать свое почтение появившемуся на свет ребенку – самке, которая ничем не отличалась от обычного младенца, если не считать зловещей, черной, как бездна, субстанции, окутавшей дом. Древние смотрели на девочку, затем на Ясмин, на старую мамбо, на Аламеа и снова на ребенка.