Пятеро, не считая Щеглова, на меня одного. Если что-то пойдет не по-нашему, то шансов у меня никаких. Радовало меня только одно обстоятельство: сейчас все шло по-нашему.

— Ну? Че молчишь, морда деревенская? — Закричал жирный мне чуть не на ухо.

Я поморщился его голосу, а потом еще и тому, что он сильнее сжал меня за волосы. Лезвие ножа неприятно царапнуло кожу на горле.

— Где ты дел деньги?

Рябой низко нагнулся. Дыхнул на меня ядреной смесью табака с водкой.

— Куда надо туда и дел, — прошипел я ему в ответ.

Рябой раздул ноздри большого своего носа, засопел. Потом поднялся от меня, выпрямился и достал папиросу. Все в комнате терпеливо ждали, пока он закурит. Я боролся с дыханием, чтобы не выдать своего страха.

— Леня. Поиграй-ка на ребрах у нашего героя советского союза, — с издевкой проговорил рябой и сплюнул.

— Эт я, Горелый, с большим удовольствием, — сказал толстый, а потом ударил меня сзади в ухо.

Я упал. Били меня долго и чувствительно, но так чтобы не прибить ненароком. Так, чтобы оставался в сознании. Лица: челюстей, зубов, носа, не трогали, сукины дети. Это, значит, чтобы я говорить мог. Не отбивали ноги, чтобы мог ходить. В общем, отморозки оказались опытные и умелые.

Рябой, которого толстый Леня назвал Горелым, приблизился ко мне, лежащему под стеной, опустился рядом, на корты.

— Але, гараж! — Поднял он меня за волосы, — болтать будем, или добавить?

Я напрягся, и Горелый, кажется, подумал, что я борюсь с болью от побоев, чтобы заговорить. Он даже заулыбался своим мыслям, однако изменился в лице, когда я плюнул ему в харю.

— Ах ты падла! — Закричал он и ударил меня в лицо.

Все мысли просто выбило из головы. В глазах потемнело, а спустя мгновение я почувствовал, как ударился губами в пыльный пол.

— Ану! Тащи его сюда! — Орал разозленный Горелый.

Ну… Еще чуть-чуть… еще немного потерпеть для правдоподобности. Если слишком быстро расколюсь — могут что-нибудь заподозрить, сукины дети… Еще немного потерпеть…

Я почувствовал, как двое хватают меня за рукава, волокут куда-то от стены.

— На колени давай! — Закричал Горелый. — Голову ему задерите. Хочу, чтобы он все увидал!

— Что? Петр Саныч, вы чего это? Мы ж с вами договорились, что будет без крови! — раздался испуганный голос Щеглова. — Тут же все услышат! Все улица услышит!

— А мне по*уй!

— А как же деньги⁈

— И на деньги по*уй! Я лучше прибью их двоих как собак, чем буду терпеть, как какой-то хрен с горы мне в морду плюется!

Наконец, меня устроили на колени и толстый больно схватил за волосы. Поднял голову так, чтобы я видел Горелого. Тот, высился надо мной и смотрел злобно, с превосходством.

— Ну че, Игорек, — сказал он. — Будем помирать?

— Пошел… на*уй…

Горелый не ответил. Он полез сзади, за пояс и достал черный, масляно поблескивающий ПМ. Отщелкнул магазин, проверил патроны и вернул его на место. Звонко передернул затворную раму.

Двое бандитов, что держали меня за руки стали сторониться, отворачиваться. Боялись видать, что их заляпает кровью, если что.

Я держался… Еще немного… Чуть-чуть…

— Только начну я не с тебя. А с вон той скотины, — сказал вдруг Рябой и направил ствол на Титка. — А тебя на сладенькое. И будь уверен, одной пулей ты, Землицын, не отделаешься.

— Что⁈ Н-не надо! Не стреляйте! — Тут же испугался Титок. — Я ничего не знаю! Никаких денег не прятал! Никому ничего плохого не делал!

— А на кой хер ты нам нужен? Таскаться только с тобой, — хмыкнул Горелый и сощурил темный свой глаз. Стал прицеливаться.

— Стой. Я покажу, где деньги.

Горелый обернулся, посмотрел на меня.

— Че, жалко этого лоха? А себя не жалко?

— Лишней крови не надо. И смерти не надо. Отдам деньги без доли. За так.

— Ну спасибо-спасибо, — рассмеялся рябой. — Благодетель наш.

Он стал передо мной. Снова посмотрел сверху вниз.

— Ну че. Рассказывай, чего молчишь? Где спрятал валюту? Куда девал настоящие деньги?

— Я покажу.

Самодовольное, изрытое оспинами лицо рябого изменило выражение. Стало злым. Глаза опасно блеснули.

— Ты нас че, куда-то вести собрался? — Спросил он.

— Без меня не найдете. Деньги хорошо запрятаны. Да и, — я глянул ему прямо в глаза, — если сразу расскажу, то застрелите.

— А почему ты думаешь, что я тебя и так не застрелю? — Горелый ухмыльнулся.

— А ты дай слово, — теперь хмыкнул я. — Что не застрелишь меня и Титка. А я дам вам слово, что вы все свое получите.

— Слыхали, пацаны? — Расплылся в желтозубой улыбке Горелый. — Слыхали, че шоферок говорит? Говорит, чтобы я ему слово дал. Честное пионерское, а?

— Свое собственное, — ответил я.

Пару мгновений мы упирались друг в друга взглядами. Молчали.

— Ну че, лады, — посерьезнев, ответил Горелый. — Даю тебе слово, что не застрелю вас, пока не передашь мне деньги.

— Обещаю передать, — буркнул я.

— Ну и хорошо! — Рассмеялся вдруг Горелый.

Его бандиты заулыбались. Даже щеглов нервно рассмеялся. Я же украдкой вздохнул. Смог их заболтать, отвлечь от того, чтобы застрелили Титка. Сыграл убедительно, хоть и сердце едва в пятки не упрыгало.

— Ну и где же деньги? — Спросил Горелый.

— На низу спрятал, — сказал я. — В одном местечке, на Урупе. Так запрятал, что без меня не найти.

— Ну-ка! Поставьте его на ноги!

— Вставай давай. — Подогнал меня толстый.

Скорчившись от боли во всем теле, я встал, выпрямился.

— Ключи от машины ему верни, — гаркнул на Шкета Горелый, и тот поторопился отдать мне мои вещи, которые забрали, когда стали бить. — Ну че, Игорь, давай за руль! Ты ведешь, а я рядом посижу. Посмотрю, чтобы ты не безобразничал.

* * *

— Если там у них чего не так пойдет, я ни тебе, ни твоему начальству смерти станичных ребят не прощу, Караев.

Одетый в гражданское Квадратько протер лоб рукавом. Уставился с пассажирского сидения караевского жигуленка в темноту, туда, где стояла Белка Землицына.

Еще перед тем, как Игорь приехал, они уже заняли место в глубине узенькой улицы, что тоненьким лучиком бежала от пекарни. Машину