— Если уж речь идет о неприятностях, это я тебя в них втягиваю. Мы нарушаем закон, и на карту поставлена твоя репутация как издателя и главного редактора «Курьера». Ты не обязан этого делать.

— Пути назад у меня уже нет. Маникюрные ножницы — это такие маленькие, острые и закругленные, да?

— Совершенно верно.

Флинн понурился.

— Именно этого я и боялся. С чего начнем?

— Думаю, со второго этажа. Пойдем сверху вниз. Если на картинах соблюден масштаб, ключ должен быть около трех дюймов в длину.

— Невелик.

— Да, маленький. На бородке один простой выступ, — продолжала Мэлори, протягивая Флинну небольшой рисунок. — Головка сложной конфигурации. Это кельтский узор, тройная спираль. Зоя нашла такой узор в одной из книг у Даны.

— Из вас троих получилась отличная кома-нда.

— Похоже. Ключ золотой — возможно, из чистого золота. Думаю, когда увидим, мы его сразу узнаем.

Флинн посмотрел в сторону главного зала, просторного, со сводчатым потолком. Там были, разумеется, картины, а также скульптуры и другие художественные работы. Множество витрин и подставок, бесчисленные шкафчики с выдвижными ящиками.

— Тут есть где спрятать ключ.

— Это еще что! Ты не видел запасники и склад.

Они начали с кабинетов. Роясь в ящиках и перебирая личные вещи сотрудников, Мэлори сражалась с чувством вины. У нее нет времени на эмоции. Она встала на колени, заглянула под письменный стол Джеймса, потом стала выдвигать ящики.

— Неужели ты думаешь, что такие люди, как Ровена и Питт, будут прятать ключи в ящик стола? Да, они ведь не люди, а боги… Тем более… Фу, бред какой-то…

Мэлори угрюмо глянула на Флинна и задвинула ящик на место.

— Я думаю, что нужно проверить все.

«Какая она красивая, — подумал Флинн. — Волосы собраны на затылке. Взгляд непреклонный. И наверное, решила, что черная одежда как нельзя лучше соответствует обстоятельствам».

Очень похоже на Мэлори.

— Справедливо, но мы проверили бы все намного быстрее, если бы позвали остальных.

— Им тут нечего делать. Это незаконно. — Чувство вины острыми когтями царапало Мэлори сердце. — И тебя тут не должно быть. Кстати, ты не вправе будешь писать о том, что здесь увидишь.

Флинн присел на корточки рядом с ней. Взгляд его стал жестким.

— Ты действительно так думаешь?

— На это есть причины. — Мэлори встала и сняла картину со стены. — Я кое-чем обязана этому месту, — продолжила она, осматривая обратную сторону холста и раму. — И Джеймсу тоже. Я не хочу, чтобы его в это втягивали.

Мэлори повесила картину на место, затем сняла другую.

— Может, ты составишь список, о чем я могу писать, а о чем нет? На твой взгляд.

— Не обижайся.

— Да, конечно. Я потратил столько времени и сил на эту историю, но еще не напечатал ни строчки. Не нужно ставить под сомнение мою порядочность, Мэлори, просто потому, что сомневаешься в своей. И никогда не указывай мне, о чем я могу или не могу писать.

— Речь всего лишь о том, что это не для печати.

— Вовсе нет. Речь о доверии и уважении к человеку, о любви к которому ты постоянно говоришь. Я начну искать в другом помещении. Думаю, нам лучше разделиться.

«Интересно, — подумала Мэлори, — как это я умудрилась все испортить?»

Она сняла со стены последнюю картину и приказала себе сосредоточиться, но сделать это оказалось непросто.

Очевидно, Флинн чрезмерно чувствителен. Ее просьба абсолютно обоснованна, а если он хочет обижаться, это его проблема.

Мэлори двадцать минут тщательно обыскивала комнату и успокаивала себя, убеждая, что Флинн чересчур болезненно отреагировал на ее слова.

В течение следующего часа они не разговаривали и, несмотря на то что делали общее дело, умудрялись избегать контакта.

К тому времени, когда дошла очередь до первого этажа, в действиях установился определенный ритм, но они по-прежнему молчали.

Это была утомительная работа. Мэлори и Флинн проверяли каждую картину, скульптуру, каждый постамент. Все ступеньки лестницы и плинтусы.

Потом Мэлори отправилась в запасники. Она с волнением разглядывала недавно приобретенные произведения или те, что были проданы после ее ухода из «Галереи», — их предстояло упаковать и отправить.

Когда-то она была в курсе всех стадий процесса, имела право приобретать экспонаты и договариваться о цене. В глубине души Мэлори считала «Галерею» своей. Она много раз засиживалась тут допоздна, и никто этому не удивлялся. Не было нужды просить ключи у друга или чувствовать себя виноватой.

И сомневаться в своей порядочности, призналась себе Мэлори.

И все из-за того, что эта часть ее жизни осталась в прошлом! Может быть, она сошла с ума, когда отказалась вернуться? Может быть, совершила ошибку, что пренебрегла разумным, осязаемым? Еще можно вернуться и поговорить с Джеймсом, сказать, что передумала, и жизнь снова войдет в привычную колею.

Но прежней она уже никогда не будет.

Об этом Мэлори и печалилась. Ее жизнь изменилась, и возврата назад нет. Она не успела оплакать потерю и делает это сейчас — прикосновением к каждому предмету в «Галерее», которая когда-то так много для нее значила.

Мэлори перебирала в памяти тысячи событий, по большей части мелких, повседневных, ничего не значащих. Всего этого она лишилась.

На пороге появился Флинн.

— Что бы ты хотела…

Мэлори повернулась к нему. Глаза ее были сухими, но в них плескалась боль. В руках она держала, словно ребенка, грубую каменную скульптуру.

— Что это?

— Я так скучаю по «Галерее»… Как будто во мне что-то умерло. — Она осторожно поставила скульптуру на полку. — Я купила эту вещь около четырех месяцев назад. Новое имя. Молодой скульптор. В его работе столько огня и темперамента! Он из маленького городка в Мэриленде. Там его знают, но ни одна из крупных галерей не проявила к нему интереса. Было так приятно дать ему реальный шанс, думать о том, чего он может достичь, чего мы можем достичь в будущем!

Флинн молчал. Мэлори провела кончиками пальцев по камню.

— Кто-то купил скульптуру. Я не участвовала в сделке и даже не узнаю имя на накладной. Теперь все это больше не мое.

— Без тебя она бы здесь не появилась, не была бы продана.

— Возможно, но все уже в прошлом. Я тут чужая. Прости меня, Флинн. Мне очень жаль. Я не хотела тебя обидеть.

— Забудь.

— Нет. — Мэлори вздохнула. — Я не стану утверждать, что не сомневалась в тебе, и не могу сказать, что полностью тебе доверяю. Но я тебя люблю! Этого противоречия я объяснить не могу. Как и свою убежденность, что ключа тут нет. Я поняла это с самой первой минуты, как только вошла сюда. Хотя все равно закончить нужно. Его здесь нет, Флинн. Теперь здесь для меня ничего нет.