Для обывателя было бы еще проще и понятней, если бы «тамбовцев» можно было отличать по штампу в паспорте, бородавке на носу или татуировке за ухом. Как было бы здорово: любой участковый инспектор на своей территории строит всех жителей в шеренгу по одному, отгибает каждому ухо, и становится ясно: «тамбовцы» — в одну сторону, «казанцы» с «чеченцами» — в другую. Так можно было бы победить не только «тамбовскую» группировку, но и все остальные тоже, причем сразу.

К сожалению, в жизни все несколько сложнее. Как это ни парадоксально, нет никаких группировок как таковых. Точно так же, как не было в послевоенное время пресловутой «Черной кошки», которую мужественно громили всеми любимые Жеглов с Шараповым. Во второй половине девяностых годов прошлого века в Питере существовали только низовые звенья — узколобые цепастые отморозки с кольцами «гайками» на пальцах, по своей дури считающие себя «тамбовцами» или «малышевцеми». Они, как правило, даже не подозревали, что над ними — богатые, иногда очень богатые люди, как правило занятые серьезной коммерцией и решающие финансовые вопросы внешне вполне легальными способами. В том числе, в случае необходимости, и силовыми, руками упомянутых выше, так называемых «тамбовцев», или любой другой братвы, понимаемой по аналогии с английским языком в двух вариантах: типа Братвы (с неопределенным артиклем) или конкретно, в натуре братвы (с определенным). А среди богатых людей встречаются люди очень влиятельные — преуспевающие бизнесмены, государственные чиновники, сотрудники правоохранительных органов, депутаты Государственной Думы… Называть их «тамбовцами» нельзя, так как невозможно доказать причастность к тому чего нет. «Тамбовская группировка» это, скорее, фольклор, не более того. Правда, иногда и у богатых людей проступают чуть заметные следы от прежних судимостей или лечебных учреждений специального профиля, но это тоже мелочи, своего рода издержки производства.

И покойный Даутов был лишь одним из винтиков этой могущественной системы «беловоротничковых». Но где-то выше, гораздо выше, среди очень честных деятелей бизнеса или политики находился неизвестный пока заказчик покушений на Нину Климову и Николая Иванова — в этом Нертов практически не сомневался.

— А сегодняшнее происшествие у ларьков… — Да забыть про него поскорее. Домой, в ванну и спать. — Думал Алексей, петляя по улицам и очередной раз проверя, нет ли «хвоста».

«Хвоста», действительно, не было. Точнее — уже не было. Первая пара наблюдателей, затерявшаяся среди встречающих в аэропорту, передала по рации, что объект, то есть машина с водителем, в которой ехал Нертов, направился в сторону Московского шоссе. Вторая пара «грузчиков» на неярком, но мощном «вольво» не стала торчать в «пробке» на Фонтанке, а свернула в сторону Адмиралтейства, передав наблюдение за автомобилем сыскного агентства следующей группе.

Во время происшествия на Конюшенной площади очередные наблюдатели, припарковавшись у таксопарка, неподалеку от злополучных ларьков, связались со своим непосредственным руководителем, запрашивая дальнейшие инструкции. В ответ поступил приказ немедленно прекратить наружное наблюдение и возвращаться на базу.

Глеб Игоревич Неврюков считал себя свободным человеком, ибо был холостяком. Банальную семейную жизнь он заменил знаменитой эллинской триадой: жена для детей, наложница для тела, гетера — для разговоров. Жену, оставленную с двумя детьми еще лет десять назад, он навещал пару раз в месяц, последней гетерой была секретарша, с которой он иногда ужинал после работы, а наложницей — Люська-манекенщица, посещаемая им два раза в неделю с пунктуальностью гестаповского офицера.

Неврюков считал, что уже не молод для брачных ночей. Поэтому любовные утехи, вместе со «здравствуй — до свиданья», занимали у него всего лишь два часа и кончались к девяти вечера. После этого он возвращался домой, пил виски перед телевизором и старался думать о приятном. В последнее время это ему удавалось. Затеянная комбинация, которая должна была отдать в руки исполнительному директору контрольный пакет акций, только начинала разворачиваться. Стать собственником «Транскросса» после того, как умер прежний хозяин — железная (хотя и вороватая) рука было не сложно. А уж с такими ресурсами в кармане — и подавно. Если бы глупые компаньоны проведали, что он думает целыми рабочими днями не о проблемах фирмы, а исключительно о том, как стать ее единственным владельцам — челюсти у них бы отвисли. Но челюсти останутся на месте, ибо никто об этом не знает. А когда узнают — будет поздно.

И вообще, день был замечательный. Вот только одна мелкая неприятность. Такая мелкая, что вспоминать о ней не хотелось. Неврюков и не вспомнил. Тем более был вечер, когда о любых проблемах думать было противно.

Но и вечер не обошелся без неприятностей. Первой стал телефонный звонок. Неврюков не любил, когда его беспокоили в позднее время. Он не позволял набирать свой номер даже бывшей жене и Люське. Компаньоны знали об этом. Если же телефон все-таки звенел, значит проблема и вправду неотложная.

Звонил Денис. Он говорил громко и как подобает всякому молодому человеку, немного неуклюже.

— Глеб Игоревич. Очень важное дело. Можно заехать?

Вопрос был задан таким тоном, что на него можно было ответить или согласием, или подробным разъяснением того, почему нельзя.

— В принципе можно, но вообще-то я…

— Очень хорошо. Я близко. Буду через пять минут.

Неврюков устало растянулся в кресле. Вечер пропал. Компаньон, конечно, приедет через полчасика. Но это время не удастся посидеть, расслабившись, с рюмочкой в руке: исполнительный директор «Транскросса» уже начал слегка волноваться, предвкушая разговор на неизвестную тему. Однако Денис был недалеко и вошел в квартиру Неврюкова уже через несколько минут. Дождь на улице был такой сильный, что гость успел промокнуть, перебегая из машины в подъезд. Поэтому хозяин прямо с порога предложил рюмочку виски, от которой гость поспешил отказаться: «Я же за рулем. Лучше кофейку».

Неврюков пошел ставить кофе, сообщив попутно Денису, что вынужден этим заниматься сам, ибо отпустил на этот вечер всех секретарш. Заодно спросил гостя, как он себя чувствует? Исполнительный директор прекрасно знал, что его друг давно поправился после неприятной истории в день даутовских именин. Однако, этот вопрос задавал при каждой встрече, выказывая с одной стороны заботу, а с другой — допуская тонкий намек.

Неврюков прежде немного побаивался Дениса, даже сам не зная почему. Ходили слухи, что самый молодой из акционеров через кого-то просто перешагнул на пути к своему пакету. Но после истории на лесной дороге страх сменился сочувственным презрением. Пойти гулять, нажравшись до беспамятства (недаром, потом Денис не смог описать хотя бы одного из нападавших), с тысячей баксов в кармане, без охраны! Неврюков никогда так не лопухался. И знал, что не лопухнется. Поэтому, отныне он испытывал к молодому компаньону почти отеческие чувства: за мальчиком нужен присмотр. Ведь в сложном мире финансов опасностей не меньше, чем на тропинках вокруг дачи.