Придя в сознание, Глеб пошевелился.

— Ну что, оклемался? — спросил мрачно Дусев, чувствуя кровь на разбитой кулаком Глеба губе. — Допрыгался, мужик! Резвый ты! Да только не с тем тягаться задумал! Не с тем! Невезучий ты, мужик, нет! Недавно только из моих силков выкарабкался и снова угодил в них. Бегаешь от меня, как заяц, а все равно я накидываю на тебя свою петлю. Решил на этот раз меня хомутать, мужик? А не подумал, что пупок развяжется? И не вороти морду! Предупреждаю: начнешь дергаться — пришью, как свинью, и выброшу труп в канаву! Надоел ты мне, мужик, да и ствол в руке я не люблю держать просто так. Он должен стрелять! — Дусев сильно со злостью вдавил пистолет в бок Глебу.

Чувствуя боль в ребрах, Корозов не ответил. Всякое неосторожно сказанное слово могло вызвать сейчас взрывную непредсказуемую реакцию Папы.

— Вот видишь, мужик, и сказать тебе нечего! — выждав минуту, продолжил Дусев. — Боишься меня? У тебя морда вся заклеена пластырем после нашего последнего разговора. Но это были цветочки — ягодки начнутся для тебя только теперь. Ты опередил события. — Дусев подумал несколько секунд. — Сам на рожон полез. Но, может, это даже к лучшему. Часть моей задачи ты решил за меня. Я могу рассказать, что будет дальше. Скоро ко мне притащат твою курицу. Если ты будешь упорствовать, я сам у тебя на глазах развлекусь с нею. Баб я обожаю, красивых особенно. А она у тебя — ничего. Но если ты и после этого все еще будешь артачиться, я отдам твою курицу своим парням. Они перед тобой натешатся ею всласть, до умопомрачения. До ее умопомрачения. Поверь: они умеют дело делать! Не всякая Нюшка может вынести такое. А каково тебе будет смотреть на это? Так что семь раз отмерь сначала, прежде чем резать по живому самого себя и свою бабу. Мое требование тебе известно. Коллекцию монет — на стол немедля!

Что-либо доказывать в таких обстоятельствах Глебу было бессмысленно. В голову стукнуло, что надо попытаться разрядить обстановку. Но слова для этого как-то не подбирались, и он сказал первое, что пришло на ум:

— Растолкуй мне, Дусев, зачем мне нужны эти монеты? Это сплошная головная боль для человека. Морока.

— Ты прав, мужик! — презрительно дернув бровями, усмехнулся тот. — Для тебя это огромная головная боль. И не только головная. Я хочу снять ее с тебя!

— Убери ствол! — сказал Глеб. — Ни к чему он. Какой разговор с пушкой в руке?

Собрав морщинки вокруг глаз, Папа не согласился:

— Пушка заставляет быстрее думать! Палец на крючке затекает от напряжения и в какой-то момент становится бесконтрольным! Это самый опасный момент. Пушка может выстрелить, независимо от желания человека. Такой момент я называю моментом божьей кары. Оружие сделано для того, чтобы стрелять! И оно само приходит в действие, если чувствует, что дальнейшие разговоры бесполезны! Бойся, мужик, этого момента. Он непредсказуем! Ствол тоже живой и тоже умеет слышать! Он тоже ждет ответа на мой вопрос!

В голове у Глеба шумело. План Дусева был варварским. Но сомневаться в намерениях Папы не приходилось. Допустить такое развитие событий Корозов не мог. В висках стучало, как молотом по наковальне. Он покачал головой:

— У сильного человека ствол не оживает сам по себе.

Ломая морщинами неровную кожу лица, Дусев усмехнулся:

— У всех бывают моменты слабости, мужик. У одного к женщинам, у другого к наркоте, у третьего к оружию, у четвертого к монетам. Можно ли за это осуждать человека? Я знаю, ты любишь свою курицу, а теперь, вижу, к монетам тоже неравнодушен. Я тебя не осуждаю, мужик, нет. Но хочу проверить, к чему у тебя самая большая слабость.

Машина свернула с окружной дороги и въехала в город, пошла по кривым улочкам и переулкам окраины, между частными маленькими домишками, строенными еще во времена царствования Николая Второго.

Окраина города была заброшенной. Сиротливо-молчаливой. Окна домов взирали на все, что происходило перед ними, с равнодушной грустью.

Автомобиль тряхнуло на ухабе. Рука Дусева с пистолетом дернулась. Корозов локтем отодвинул ее. Папа хмыкнул, решив, что Глеб боится выстрела, но руку убрал. Предупредил недобро:

— Не надейся, что тебе снова удастся сбежать! Все, мужик, Лешего больше нет! На цепь тебя посажу! Как пса!

Автомобиль остановился у маленького перекошенного домика, окна которого за сотню лет с лишним уже почти вросли в землю. Высокие ворота, покосившиеся от времени, обветшали и открылись с жутким охающим скрипом, скребя по земле. Была во всем этом — и во внешнем виде жилища с воротами, в скрипе и визжащем скрежете по земле — какая-то печальная угрюмость, какая-то тоска по давно прошедшим временам, какое-то умирание, предчувствующее свою скорую кончину. Автомобиль въехал в тесный двор.

Расслабившись, Дусев сделал глубокий вздох:

— Приехали, мужик! Конечная станция! Смотри, чтобы для тебя она не стала твоим последним приютом, за которым все во мраке!

Ворота позади машины с теми же звуками закрылись, и от них мимо автомобиля к старым дверям в жалкий домик протопал, ничего не говоря, длинный и тощий мужчина в мятых, засученных по колено штанах, старых туфлях со стесанными каблуками, синей несвежей футболке. Глеб сосредоточенным взглядом проводил его спину с выпуклыми лопатками.

Обнаружив, что Елена сбежала, Кагоскин заметался по квартире, отправил на улицу парня и сам, быстро собравшись, тоже выскочил следом. Сообразив, что девушка ускользнула голая, он, отправляя в погоню парня, раздраженно сказал:

— Далеко не уйдет.

Но темнота ночи быстро убедила его, что он ошибся. Людей на улице почти не было — спросить не у кого, — а те редкие прохожие, которые попадались, пожимали плечами, когда он заговаривал о голой девушке.

Итак, невозможно было определить, в какую сторону пошла она.

Разумеется, он сразу предположил, что побежать она могла в сторону своего дома. Ведь у любого человека первичный инстинкт срабатывает именно так. Прежде всего стремление к своему дому преобладает над другими желаниями, и только потом разум начинает делать поправки. Впрочем, предположение Кагоскина ровным счетом сейчас ничего не значило, ибо он не знал, где находился дом девушки. Не знал ничего о ней, даже имени. Хотя нет — он вспомнил, что одна из проституток на панели назвала ее Валентиной.

Пометавшись по ближайшим ночным переулкам с тусклыми фонарями на столбах, по дворам, он наконец остановился, убедившись, что такие кидания из стороны в сторону бессмысленны.

Вернувшись в квартиру, вытряхнул на стол содержимое сумочки Елены. Так себе, разная женская дребедень и ключ. Определенно ключ от квартиры, в которой шлюха проживала. Взял его.

Собрал мысли в кучку и стал рассуждать именно так, как предполагала Елена. Потом сел в машину, посадил рядом парня и помчался с ним туда, где днями назад подхватил девушку.

Между тем ему не повезло. До утра, пока как корова языком оставшихся девушек не слизнул с панели рассвет, поиски не имели результатов. На все его расспросы шлюхи делали круглые глаза и пожимали плечами. А он, к сожалению, не помнил ни одного из тех лиц, которые мелькали перед ним в ту ночь. Был не в том настроении, да и вообще запоминать проституток считал для себя унизительным.