Включили проигрыватель. Другая музыка заполнила воздух.

После звуков аккордеона и скрипки она казалась чуждой, утонченной и напоминала о той жизни, которая, казалось, давно закончилась или осталась где-то далеко.

Энтони танцевал с девушкой в синем платье, а Брайан Стоддарт — с самой элегантной женщиной в зале, в платье из черного крепа и бриллиантовых сережках.

Флора знала, что Хью придет и найдет ее, потому что он обещал. Но как-то глупо сидеть на лестнице и ждать. Она волновалась, как девчонка, к которой не пришел кавалер на первое свидание. Молодой человек из Арднамерхана не вернулся. Может, он увлекся разговором с другим заядлым рыболовом, подумала Флора. Не выдержав, сама отправилась на поиски Хью. Она ходила из комнаты в комнату, сначала с деланно безразличным видом, затем пристально осматривая все углы, и наконец преодолев смущение, начала спрашивать каждого, кто оказывался рядом:

— Вы не видели Хью? Вы не знаете, где доктор Хью Кайл?

Но никто его не видел. Нигде его не было. И только потом, гораздо позже, ей сказали, что доктора вызвали на преждевременные роды.

Пока шла вечеринка, снаружи разыгралась буря. Каждый раз, как открывалась входная дверь, в дом врывался холодный воздух, камин в холле начинал дымить, а шторы на окнах вздувались от сквозняка. На гравии перед домом блестели лужи, а в воздухе летали листья и мелкие ветки, сорванные ветром с деревьев.

Наконец последние гости, закутавшись в плащи и шарфы, спустились с крыльца. Энтони закрыл входную дверь, с некоторым усилием повернул ключ и задвинул засов. Усталые хозяева разбрелись по своим спальням.

Уснуть было трудно. Сторона дома, выходящая к морю, принимала на себя всю ярость шторма. От шквальных ударов старые стены сотрясались до основания, а завывания ветра напоминали стоны. Издали доносился угрожающий рокот валов, гонимых к берегу бушующим океаном, которые разлетались облаком брызг у прибрежных скал или растекались пеной по песчаному пляжу залива Фада.

Свернувшись калачиком, Флора лежала с широко открытыми глазами и прислушивалась. Стук собственного сердца вторил громкому тиканью часов. В голове звучали обрывки музыки, голоса, роились сумбурные образы.

Серый рассвет начал просачиваться на небо еще до того, как она погрузилась в тревожный сон, заполненный странными незнакомыми персонажами. Когда Флора проснулась, был уже день, все такой же темный и серый, но бесконечная ночь осталась позади. Она открыла глаза, радуясь холодному свету, и увидела стоящего у кровати Энтони.

Он выглядел усталым, небритым и невыспавшимся. Густая шевелюра торчала в разные стороны. В руках он держал две дымящиеся чашки.

— Доброе утро, — сказал он.

Флора, с трудом приходя в себя после сна, машинально потянулась за часами.

— Пол-одиннадцатого. Я принес тебе кофе.

— Спасибо.

Она потянулась, поморгала и села, опираясь на подушки. Энтони вручил ей чашку. Флора обхватила ее руками и зевнула.

Энтони накинул ей на плечи халат, включил камин и присел на край кровати.

— Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, — сказала Флора.

— Выпей кофе, сразу станет легче.

Она послушалась; кофе был обжигающе горячим и крепким.

— Все уже встали? — спросила она, сделав несколько глотков.

— Джейсон еще спит и вряд ли проснется до обеда, Изабель вот уже час на ногах, а миссис Уотти и ее муж, по-моему, вообще не ложились. Во всяком случае, они с восьми утра наводят порядок, и когда ты спустишься вниз, скорее всего, не увидишь никаких следов вчерашней вечеринки.

— Надо было встать пораньше и помочь им.

— Я бы и сейчас не стал тебя будить, но тебе пришло письмо. — Он сунул руку в карман вельветовых брюк и вынул конверт.

Флора увидела почерк отца и корнуолльский почтовый штамп. Письмо было адресовано мисс Розе Шустер. Она отставила чашку с кофе.

— Это от моего отца.

— Я так и подумал. Ты ему написала?

— Да. В прошлое воскресенье. После того как ты уехал в Эдинбург. — Она виновато посмотрела на Энтони и попыталась объяснить. — Понимаешь, мне надо было рассказать все кому-то. Ты заставил меня дать обещание, что я никому ничего не скажу. Но я решила, что отец не в счет, потому что он далеко. И написала ему.

— Надо же, какая страсть к исповеди! Ты ему все рассказала?

— Да.

— Вряд ли твое письмо его обрадовало.

— Вряд ли, — со вздохом согласилась Флора и начала вскрывать конверт.

— Мне уйти? — спросил Энтони.

— Нет, лучше останься. Мне будет спокойнее.

Она осторожно развернула письмо и увидела строчку: «Моя дорогая Флора».

— Ну, если я все еще «дорогая Флора», то он не очень рассердился.

— А ты боялась, что он рассердится?

— Не знаю. Когда я писала, я об этом не думала.

Она начала читать.

«Сил-коттедж

Лэньон

Лендс-Энд

Корнуолл

Моя дорогая Флора!

Я уже надписал конверт для этого письма так, как ты просила. Он лежит передо мной как доказательство того, что все тайное становится явным рано или поздно. Ложь вырывается из-под контроля и начинает распространяться, подобно заразной болезни, принося несчастье безвинным людям.

Хорошо, что ты написала мне. Твое письмо требует некоторого осмысления, но, раз ты с нетерпением ждешь ответа, постараюсь изложить свои мысли кратко.

Во-первых, о Розе. Вероятность вашей встречи была так мала, что я искренне надеялся, что этого не случится. Мой долг признаться тебе во всем.

Мы с твоей матерью решили расстаться, не прожив вместе и года. Мы расстались бы и раньше, но она была беременна, поэтому мы продолжали некоторое время жить вместе. Мы договорились, что заботу о ребенке она возьмет на себя и будет воспитывать его сама. После развода она собиралась переехать к своим родителям.

Но родился не один ребенок, а двойня. Когда Памеле сообщили об этом, она впала в истерику, и к тому моменту, когда мне позволили навестить ее, пришла к твердому решению, что с двумя детьми ей не справиться. Она возьмет одного, а я возьму другого.

Честно говоря, эта перспектива привела меня в ужас. Но тут в палату вкатили две плетеные колыбельки.

До этого ни я, ни Памела, твоя мать, не видели малышек. Роза была похожа на ангела с темными шелковистыми волосами. Она спала, прижав розовые кулачки к подбородку. А ты, наоборот, орала во всю глотку и была вся в каких-то пятнах. Твоя мать — неглупая женщина, поэтому она потянулась к Розе. Выбор был сделан.

Но я тоже сделал выбор. Я не мог слышать, как ты кричишь. Твой плач разрывал мне сердце. Я взял тебя из колыбельки и прижал к себе. Ты почти сразу замолчала. Никогда до этого мне не приходилось держать на руках новорожденных. Меня вдруг переполнила гордость. Ты — мое дитя. Моя дочь. Никто и никогда не отнимет тебя у меня.